Отчет Брэдбери - [29]
Я: Вы говорили об этом с Сарой?
ОН: О Париже?
Я: Да.
ОН: Это не ваша забота. Надеюсь, Рэй, мы придем к пониманию, вы и я. И я прошу вас держать этот разговор в секрете. Незачем посвящать в это Сару.
Я: Я не согласен, мистер Берд.
ОН: Согласны вы или нет, меня не интересует. Я хочу, чтобы вы сделали так, как я говорю.
Я: Какая нелепость.
ОН: И если я узнаю, что вы открыли содержание нашего разговора, я немедленно предприму шаги, чтобы вас исключили из университета.
Я: Вы полагаете, что сможете это сделать? Вы не сможете.
ОН: Смогу. И будьте уверены, я это сделаю.
Он не предпринял никаких шагов, чтобы меня исключить, какими бы ни были эти шаги, и как бы он ни уверял, что способен это сделать, потому что, когда стало понятно, что Сара вытянула свой жребий, и этот жребий — я, навредить мне означало навредить и ей. В машине, когда мы возвращались в Эймс и едва выехали из Индианолы, я в точности передал Саре слова ее отца.
Она была потрясена.
— Как он посмел говорить тебе такие вещи? — возмущалась она. — Как он посмел? Подумать только, я сама привела тебя к нему. Прости. Мой бедный мальчик.
— Должен признаться, — сказал я, — что я его превзошел.
Она улыбнулась, наклонилась через сиденье и поцеловала меня в ухо.
— Конечно. Ты меня простишь? Он сказал, что хочет с тобой познакомиться. Сказал, что ему нужно поговорить с тобой наедине, узнать тебя получше. А потом сказал, что ты ему очень понравился.
— Не думаю, что я ему понравился, — ответил я с некоторым злорадством.
В их последней беседе, утром в библиотеке, перед нашим отбытием, ее отец сказал, что «насладился» нашим разговором. Сара воспользовалась этим, чтобы сообщить ему о переезде ко мне.
— Он впал в ярость, — сказала она.
Я подумал, сколько фальши было в его негодовании.
— Он уже знал, — отозвался я.
— Что?
— Он уже знал, что ты живешь со мной.
— Ты ему сказал?
— Он сказал мне.
— Откуда он узнал? — изумилась она.
— Не могу представить.
Он сказал ей, что разочаровался в ней. Что не может потворствовать ее поведению. Что ее поведение скандально. Что он смущен, растерян из-за нее. Неужели она забыла, кто она такая? Потом, словно в наказание, заявил, что осенью она поедет в Париж. Сара ответила, что не поедет. Поедет, сказал ее отец, потому что он так решил. Нет, она ни за что не поедет. Он спросил: она что, противится ему? Получается, так, ответила Сара. Он захотел узнать, из-за меня ли это. Отчасти да, сказала она. Значит, она решила остаться со мной? Она сказала: думаю, да. Если она противится, сказал ее отец, ему не остается ничего иного, как отречься от нее. «Как знаешь», — ответила Сара.
Я любил ее за это. В то время мне не нужно было других причин, чтобы любить ее.
Настал вечер последнего дня перед отъездом Анны. Рано утром ей надо было возвращаться в Айову. Мы уже съели холодный ужин за кухонным столом, я помыл посуду, но мы еще не пожелали друг другу спокойной ночи. Весь вечер мы почти не разговаривали. Ни одного упоминания о моем клоне, о ее организации или других серьезных вещах. Ни разу после окончания того разговора, когда она рассказала мне, чего от меня хотят и насколько это опасно. Она ушла из дома на несколько часов. Не знаю, что она делала, пока отсутствовала. День выдался очень жаркий. Я чувствовал небольшую слабость и непонятный озноб, поэтому оставался в доме. Глядя в окно, я ждал близнецов, Софи и Мэри, но они не появлялись. Когда Анна вернулась, она прошла прямо в комнату для гостей, чтобы упаковать вещи. Было очевидно, что она хочет оставить меня наедине с собой. Я попытался использовать это время на то, чтобы подумать о ее предложении. Я очень старался, но был рассеян больше обычного. Когда от дня ничего не осталось, когда он совсем закончился — моя мать по непонятной причине называла это время «сиреневым часом», мы молча расположились в гостиной. Анна допивала чашку чая. Я бездельничал. Было так, словно мы поженились сорок лет назад. И тогда (этот вопрос возник у меня только после того, как я перестал думать) я спросил: разве не ко мне первому обратится правительство, когда обнаружится, что мой клон пропал? В таком случае, я должен быть последним, с кем ее организация захочет познакомить клона, которого они наконец заполучили.
Видимо, этот вопрос долго мучил ее и остальных. Анна ответила мгновенно и более подробно, чем казалось необходимым, — она сказала мне больше, чем я тогда хотел знать, — словно частью ее задания было придать всему логическую завершенность.
Слишком много сложностей, сказала она. Вероятность того, что клон сбежит из Отчужденных земель, незначительна. В любом случае это не рассматривается как «побег». Клон не имеет понятия о побеге, о том, как подготовиться к нему и как выжить за пределами Отчужденных земель. Он понятия не имеет о том, что вне Отчужденных земель существует нечто, куда он может убежать. Клон понятия не имеет о возможности скрыться в Канаде или любом другом месте. Разумеется, клон не имеет понятия о политических границах или национальных государствах. Если клон каким-то образом окажется за пределами Отчужденных земель, сказала Анна, он будет абсолютно не способен иметь дело с окружающим миром. Клон, и я должен об этом помнить, не знает, что он — клон, не понимает, что такое клон, не знает, что существуют оригиналы и копии оригиналов. Клон, вероятно, не умеет говорить, чтобы сказать кому-то, с кем он может столкнуться, кто или что он, откуда он прибыл. Клон, вероятно, не понимает, что такое дороги, автомобили, магазины, деньги. Скорее всего, клон — они это узнали опытным путем — будет напичкан лекарствами до бессознательного состояния. Вполне возможно, что его собьет машина или грузовик на любой дороге, где он, к своему несчастью, случайно окажется. Если он выживет, то о нем сообщат в местную полицию как о бродяге, пьянице или сумасшедшем. Тогда его поймают и арестуют. Если кто-нибудь заметит с внутренней стороны его левого предплечья штриховой код и сообразит, что это клон, его могут передать официальному лицу, связанному с Отчужденными землями, а так как клон видел, хотя и смутно, внешний мир, то он будет немедленно казнен. Если же, что гораздо вероятнее, в клоне не признают клона и он не найдет способа убить себя, его рано или поздно поместят в сумасшедший дом.