Отчаянный и непобедимый Ренегат Икс - [9]

Положив обшарпанный гипноизлучатель на стол, я беру в одну руку планшет, в другую — карандаш и начинаю постукивать грифелем по листу бумаги.

— У меня есть несколько вопросов.

Естественно, ручкой писать куда удобнее, но опрашивать людей с карандашом в руках правильней с точки зрения психологии. Увидев карандаш, они расслабляются, решив, что записанное за ними всегда можно исправить, как, к примеру, неудачный снимок, сделанный на цифровую камеру.

— Дэмиен, — сердито говорит мама. Видно, как в глубине ее зрачков разгораются красные огоньки, готовые в любую секунду превратиться в лучи лазеров. Мама порой не в состоянии держать себя в руках, и ее сверхспособности могут проявиться помимо ее воли. — Ты опять про этого… мужчину… — добавляет она, не желая, очевидно, произносить слова «твой отец».

— Нет, не про него.

Красное свечение затухает. Мама смотрит то на меня, то на планшет, затем поднимает руку, чтобы убрать прядь волос, упавшую на лицо.

— Мне кажется, не стоит говорить об этом, Дэмиен. Не помню, чтобы ты когда-нибудь выказывал желание узнать, кто он. И не вижу причин поднимать эту тему сейчас.

Да, думаю я, действительно, но прежде на моем пальце не было этой чертовой буквы «икс». Впрочем, она права. Мне было совершенно все равно, кто мой отец. Говоря о моем появлении на свет, она обычно вспоминает, что все произошло «случайно», из чего можно заключить, что отца она стыдится. Всякий раз, когда кто-нибудь упоминает при ней День отца, мама хмурит брови и раздувает ноздри, как атлет на тренировке по новой олимпийской дисциплине — раздуванию ноздрей — и прикладывает к груди руку, делая вид, что у нее вот-вот начнется сердечный приступ. Покончив с этой пантомимой, мама меняет тему.

Сам я мог лишь предположить, что у отца темные волосы, как у меня, так как мама рыжая и бабушка с дедушкой тоже, а также то, что он был никудышным злодеем, раз уж мама его стыдится. Об остальном можно только гадать. Обычно я представлял себе ничем не примечательного потрепанного человечка с сопливым носом, продолжающего жить с матерью, хотя ему уже под сорок. Мне казалось, что я вижу его идущим утром на работу с потрепанным портфелем в руке и вечером неизменно возвращающимся домой. Очевидно, он не смог реализовать себя в качестве злодея и вынужден был стать бухгалтером или страховым агентом. Словом, человек, о котором лучше не говорить, потому что, если бы мама рассказала мне, что мой отец — такой вот неудачник, я бы, наверное, повзрослев, превратился в такое же ничтожество. Если бы мама рассказала мне нечто подобное, я бы, пожалуй, даже спать не смог. В глубине души я всегда опасался, что отец обладает какой-нибудь незначительной сверхспособностью, к примеру, умеет управлять улитками или имеет шестое чувство, годное лишь на то, чтобы не садиться на жевательную резинку или не наступать в собачье дерьмо. Словом, что-нибудь совершенно бесполезное и не позволившее ему стать суперзлодеем, и я эти дурацкие способности унаследую.

Однако выяснилось, что все эти предположения, казавшиеся мне отвратительными, окажись они правдой, были бы манной небесной по сравнению с истинной ситуацией, в которой я оказался: теперь я точно знаю, что мой отец супергерой.

— Черт побери! — бормочет мама, отставляя в сторону микроскоп и принимаясь рисовать на доске новые математические каракули. — Да, кстати, Кэт звонила миллион раз. Сказала, что твой телефон у нее.

На мамином лице появляется хитрая улыбка.

— Если бы я тебя не знала, Дэмиен, подумала бы, что ты намеренно ее избегаешь.

Мама была бы очень рада, если бы мы с Кэт снова сошлись. Впрочем, ей ничего не известно о том, что произошло в прошлый день рождения.

— Раз мой телефон у нее, как я могу ей позвонить? — спрашиваю я, удивленно поднимая брови с видом человека, не понимающего, как мама смеет надевать халат для лабораторных исследований, не обладая при этом элементарной логикой. Естественно, я избегаю Кэт; она суперзлодейка, а я — нет. Никогда больше не буду встречаться ни с ней, ни с кем-либо еще из старых друзей. По крайней мере, пока не приобрету пару перчаток, имитирующих кожу с отпечатками пальцев, раз уж операции по созданию на пальце искусственного узора в виде буквы «З» я позволить себе не могу. Ладно, допустим, в статье все написано верно, и я смогу трансформировать в «З» эту дурацкую «X», если совершу достаточное количество злодейских поступков. Следовательно, я смогу увидеть Кэт лишь через несколько лет.

— Ты считаешь себя вспыльчивой? — спрашиваю я, держа карандаш наготове.

Мама сердито смотрит на меня.

— Ладно, будем считать, что ты ответила «да», — говорю я, усердно царапая грифелем бумагу, словно записываю какую-то длинную фразу, а не ставлю простую галочку напротив вопроса.

— Можешь ли ты назвать себя пробивным человеком? А командным игроком? Нравятся ли тебе люди твоего типа или противоположного?

Мама берет пробирку с жидкостью лилового цвета и добавляет каплю в другую емкость, наполненную какой-то красной субстанцией. Начинается реакция, сопровождаемая шипением.

— Ты вроде бы сказал, что не о нем будешь спрашивать.