Отчаяние - [45]

* * *

Давно уже закончил свой сказ о давних временах Бухар-жырау. Оба они — вещий певец и славный батыр Богембай не спали и молча смотрели в дотлевающие угли костра. Многие в степи не спали ночами в это страшное время.

— Так понял ты смысл того, о чем я рассказал тебе? — спросил наконец жырау.

Богембай молча кивнул головой.

— Видишь, каким разным человеком оказывался багадур Тауекель в разные периоды своей жизни… — Бухар-жырау значительно поднял палец. — Каждый человек хочет остаться хорошим в памяти потомков. И память народная — главный судья. За то, что ушел Тауекель в родную степь от притеснителя-эмира, она воздаст ему должное, но осудит его за кровавый поход в чужие земли. Лучше всего на его примере видно, как неправое дело рождает неправедные поступки. А Кияк-батыр останется в памяти народной чистым и светлым, ибо не было у него ханской жадности к чужой земле. И правнук его — кузнец Науан не хотел чужого добра. Он умер на стене родного города, защищая его от захватчиков. Таков каждый народ, мой батыр. И если бы дать каждому народу право решать свои судьбы, то в мире не стало бы войн!..

Так и не сомкнули они глаз до рассвета и думали об одном и том же.

* * *

После сдачи Туркестана ставка хана Среднего жуза Абильмамбета кочевала с места на место. Сейчас она находилась на берегу озера Тели-коль, где сходятся границы кочевий всех трех жузов. Сюда-то в сопровождении пяти сотен молодых джигитов прибыл батыр Богембай. С ним был присоединившийся в пути вещий певец Бухар-жырау, который в это тяжелое время и дня не сидел на одном месте.

Едва они прибыли, как прискакавший с запада гонец принес в ставку тревожную весть. Самый жестокий и своенравный из джунгарских нойонов — брат Сыбан Раптана Лола-Доржи, нарушив негласное перемирие и воспользовавшись тем, что хан Младшего жуза Абулхаир был занят борьбой с приволжскими калмыками, напал на присырдарьинские аулы родов тама и табын, выжег большинство их и захватил множество скота и пленников. Немедленно были высланы ертоулы — разведчики. Вскоре они вернулись с известием, что, произведя страшный разгром в низовьях Сейхундарьи, джунгарское войско разделилось на две части. Один отряд в три тысячи всадников гонит огромные гурты захваченного скота к своим стойбищам в низовьях Или, а другой — двухтысячный — отряд ведет казахских пленников на продажу в Хиву.

Сразу же заволновались джигиты из аулов, расположившихся вокруг Тели-коля, стали готовить коней, точить отцовские сабли-алдаспаны. И батыр Богембай тут же поскакал к ханской юрте.

— Бог нас накажет, хан Абильмамбет, если позволим угнать в рабство братьев! — сказал он , твердо глядя в серые немигающие глаза хана Среднего жуза.

— Мне сказали, что среди захваченных джунгарами людей находится родная сестра хана Абулхаира… — Абильмамбет спокойно почесал переносицу. — Да и разорены аулы Младшего жуза. Абулхаиру доверена их защита…

— Но Абулхаир сейчас где-то у Едиля воюет с калмыками! — возразил батыр.

— Он говорит всегда, что никому в степи не сравниться в быстроте с его скакунами. Вот пусть теперь и попробует нагнать джунгар!

В голосе хана Среднего жуза явственно слышалось удовлетворение тем, что более способный соперник попал в беду!

— Тогда я сам поведу джигитов в погоню! — вскричал Богембай.

— Властью хана запрещаю тебе это делать! — Абильмамбет поднял правую руку. — Не буду я ссориться сейчас с контайчи, когда у нас недостаточно войска…

И в это время послышался спокойный голос Бухара-жырау, который вошел вслед за Богембаем и сейчас стоял на пороге юрты:

— А ты и не ссорься, хан Среднего жуза. Кто знает, пришли ли уже в твою ставку джигиты Богембая, или они по дороге услышали недобрую весть и сами повернули коней в сторону разбойников Лола-Доржи!..

Разъяренный хан всем телом повернулся к жырау. Будь у него возможность, он давно бы расправился с вечно идущим наперекор батыром, да и с этим самоуверенным певцом. Но вечно какая-то неведомая сила стоит за ними. Попробуй он сейчас что-нибудь предпринять против них, и сразу заволнуются, взбунтуются все аулы вокруг. Кто знает, чем это может закончится для него самого.

— Ладно. — Хан махнул рукой. — Если осилите джунгар, то ваше счастье, но поддержки от меня не ждите!

Через пять дней полутысячный отряд батыра Богембая наткнулся на след джунгарского каравана. Ертоулы донесли, что джунгары совсем близко и что двигаются они в походном строю.

— Я был первый, кто хотел идти в погоню за грабителями, — сказал Бухар-жырау. — Но помни, батыр, что нас вчетверо меньше.

* * *

Твои воины — юноши, а джунгарские всадники — опытные бойцы!..

Богембай не успел ответить. Все вдруг невольно замолчали. Порыв степного ветерка донес чей-то слабый печальный голос. Это была не песня, а стон.

К одинокому голосу присоединился другой, третий. Стало слышно, что поет много людей — мужчины и женщины. Невыразимая тоска и скорбь были в их песне. Они пели «Елим-ай».

Караван горя спускается с гор Каратау,

И плетется рядом сиротинушка-верблюжонок…

Потемнело сразу небо в глазах у казахских воинов. Тоскливая мелодия голодным волком стала грызть их души. Руки невольно опустились на рукояти мечей и сабель. Шепотом из конца в конец была передана команда Богембая, и джигиты рассыпались, затаились за гребнями холмов. Внизу под ними змеилась древняя невольничья дорога. В этом месте как раз холмы раздвигались и впереди виднелась горько-соленая пустыня Усть-Урта. Где-то там, в туманной мгле была Хива с ее старым «рынком слез», где покупались невольники для работы в копях и рудниках, а невольницы — для гаремов всего Востока.