Отчаяние - [38]

* * *

Галден-Церен проводил глазами плывущее тело того, кто по праву должен был стать главным джунгарским контайчи после смерти престарелого Сыбан Раптана.

— Нет тебя больше на моей дороге! — промолвил он и повернул коня от реки.

Не успел он отъехать и на выстрел из лука, как ему встретился другой нойон.

— Смотри, Галден-Церен, вон скачет конь Шуно-Дабо без хозяина! — закричал он. — Где же храбрый нойон Шуно-Дабо? Неужели закатилась его звезда?!

— Не думаю, — холодно ответил Галден-Церен. — Может быть, славный джунгарский конь оказался вернее своего господина!..

Так впоследствии и появилась легенда о том, что в Казахской степи скрывается до поры до времени законный претендент на бунчук контайчи. Из века в век рассказывает ее в калмыцких и алтайских кочевьях…

А честное сердце батыра Богембая не знало покоя. Пусть по отношению к врагу совершилось на его глазах лютое предательство, но он видел смерть Шуно-Дабо от руки Галден-Церена, и ему невольно казалось, что сам он замешан в подлом убийстве. Никому не рассказывал он об этом, пока не свела его судьба с Бухаром-жырау.

— Скажи, правдолюбец-жырау, почему волки по отношению друг к другу честнее людей? — спросил он и рассказал о смерти джунгарского багадура на берегу реки Бадам.

— Люди становятся хуже волков, когда идут на волчье дело, — ответил Бухар-жырау. — Разве не волчьим делом заняты сейчас в нашей степи джунгарские нойоны? Вот и по отношению друг к другу они хуже волков. Но бывает и наоборот, когда доброе дело возвращает озверелому человеку его человечий облик. Ты слышал сказание о султане Тауекеле?..

— Да, по всей степи рассказывают твою повесть о том, как услыхав от Кияк-батыра правду о себе, бросил султан Тауекель, сын Шагая, неправое войско бухарского эмира Абдуллаха и возвратился в родную степь…

— Я не успел когда-то досказать эту повесть славному батыру Науану — правнуку Кияка. Было это на стенах Саурана, и джунгарское копье вошло ему в грудь.

— Доскажи ее мне, жырау!

Ночь была над степью, и ни одной звезды не светилось в черном холодном небе. Вдвоем сидели они у маленького походного костра: великий жырау и славный батыр.

— Хорошо, — сказал Бухар-жырау. — Слушай и ты поймешь, что от того, на какое дело идет человек — доброе или недоброе, зависят и все его поступки…

* * *

Казахская степь ждала спасителя. И волки сбиваются в одно стадо с оленями и бегут вместе, спасаясь от страшного степного пожара или наводнения. Подобно такому пожару или наводнению хлынули с разных сторон в степь враги. Только Тауекель-багадур, объединивший вокруг себя многочисленную родню умершего к тому времени султана Шагая, представлял какую-то силу. И был он из рода Джаныбека и Касыма, оставшихся в народной памяти ханами-объединителями.

Как в старых легендах, курились горы на востоке, предвещая неслыханные беды. Все больше племен и родов откочевывало подальше от Джунгарских ворот. Но по всей южной границе степи хозяйничал старый и беспощадный враг, с которым следовало бороться сегодня. И новый хан Тауекель вступил в схватку с этим врагом.

Пока Тауекель собирал по степи осколки Белой Орды, бухарский эмир Абдуллах не дремал. Сразу же после смерти Искандер-хана и своего официального воцарения на бухарском престоле он с неслыханной жестокостью подавил народное движение в Ташкентском вилайете, совершил кровавый поход против городов Восточного Туркестана и Кашгарии, а на юге и западе захватил Хорасан и Хорезм. Оставалось покорить лишь города Западного Туркестана — вниз по течению Сейхундарьи. Как кость в горле, мешали они его покою. Жители этих городов были испокон веков связаны с кочевой степью, получали оттуда непрерывную помощь, и сладить с ними было трудно. К тому же, как всегда это случается, начались серьезные распри между стареющим ханом и его молодым и настойчивым наследником Абдумумином. Опираясь на подвластный ему Балх, Абдумумин захотел свергнуть отца или править от его имени всем ханством, как правил когда-то сам Абдуллах при живом отце — Искандер-хане. Лучшую часть своих войск вынужден был держать старый хан на границе с Балхом.

* * *

Именно это позволило Тауекель-хану укрепиться в степи и обрести влияние на политику в Туркестане. Особенно усилились его позиции, когда к нему без всяких оговорок присоединился младший сын Шагая — подросший Есим. Даже те казахские роды и племена, которые не признали Тауекеля своим ханом, вынуждены были считаться с ним.

А положение в степи становилось все сложнее. Теснимые и натравливаемые Богдыханом ойротские контайчи все чаще совершали набеги на смежные казахские кочевья. С присущим им коварством китайские чиновники разжигали национальную вражду между кочевыми народами, планомерно и настойчиво отбирая у них лучшие земли. Обессиленные в междоусобной борьбе, эти народы не могли оказать длительное сопротивление регулярной китайской армии. Медленно, но верно дракон подползал к границам Казахской степи. Надеяться, даже в будущем, на поддержку хана Бухары не приходилось. Да и могло ли оказать такую поддержку раздираемое непрерывными смутами Бухарское ханство? И невольно новый казахский хан Тауекель, следуя советам наиболее дальновидных аксакалов, прислушивался к тому, что происходило на северной и западной границе степи.