Отчаяние - [35]

Еще страшнее оказалась весна. Джут перебросился в степь, и смерть косила людей и скот от Каспия до Алтая. Уцелевшие аулы откочевывали к северу, где можно было что-нибудь выменять в приграничных российских городах и как-то перебиться. В сказаниях остались эти годы как «времена великого бедствия».

Лишь на третий год опомнились казахские кочевья от страшной беды. Отдельные отряды батыров начали одерживать первые победы над нойонами Сыбан Раптана. Самую первую победу над врагом одержал Тайлак-батыр из Младшего жуза со своим племянником Санырак-батыром из Большого жуза. Битва произошла в междуречье Буланты и Буленты, впадающих в реку Сарысу, а место это до сих пор называется Калмак кырлган — «Место смерти джунгар».

Тогда же вся степь заговорила и о восемнадцатилетнем вожде, который не переставая тревожил джунгар, неожиданно нападая на их отряды и уничтожая их полностью, до последнего человека. Пощады он не ведал. С безудержной отвагой бросался он в бой, и клич его был «Аблай!». Джунгары уже стали бояться этого имени, а при встрече с ним хан Абулхаир узнал в нем того самого подростка-пастуха, которого встретил как-то, заблудившись в тугаях Сейхундарьи с Бухаром-жырау. Из знатного рода оказался этот юноша, и все говорило за то, что у Абулхаира на пути к власти над всей степью появился еще соперник…

Вскоре произошла знаменитая битва при озере Алакуль, на юго-востоке от Балхаша, на Анракайских сопках, в которой объединенное казахское войско всех трех жузов во главе с ханом Абулхаиром разгромило уже крупные силы самого джунгарского контайчи, и джунгарские всадники вынуждены были бежать вниз по реке Или к своим стойбищам. Это могло стать началом конца джунгарского нашествия на страну казахов. И как всегда, помешало этому межродовая рознь. Она всегда начиналась среди племен, едва улучшалось общее положение…

Умер хан Булат. По всему было ясно, что во главе всех казахов должен стать хан Абулхаир. Его победы над джунгарами, боевой опыт и авторитет среди воинов были неоспоримы. Но по оставленному чингизидами завещанию не имел права стать великим ханом отпрыск младшей ветви. На белой кошме был поднят старший сын хана Булата — Абильмамбет. Обидевшийся Абулхаир увел свое войско к берегам Иргиза — на земли Младшего жуза. Ушел с большинством своего ополчения и хан Самеке, тоже рассчитывавший на великий ханский престол. Снова осталась беззащитной казахская земля…

И только отдельные батыры со своими отрядами создавали какой-то заслон откормившемуся и готовому к новым захватам войску кровавого контайчи Сыбан Раптана. Среди этих батыров был и славный Кабанбай с двумя сотнями джигитов. Зимовал он в Казалинске, при бывшей ставке Абулхаир-хана, а летом нападал на джунгарские разъезды, доходя порой до самого Туркестана. Стремя в стремя с ним всегда скакала Гаухар — «Девушка-жемчужина», которую знала вся степь. Уже слагали песни о том, как она спасла казахское войско от верной гибели, предупредив о джунгарах. Она стала верной подругой батыра.

* * *

Пусто и холодно было в степи. Ветер срывал с недалеких барханов тучи песка и швырял их в лицо. У самой кромки такыра, где начинались пески, обнажалась целая гора черепов. Кости были старые и, по всему видно, не один век пролежали в земле. Кто совершил здесь когда-то убийство: нукеры Чингисхана, абулхаировские сарбазы или же произошло это еще раньше, и клинки шуршутских карателей лишили жизни стойбище?

А сразу за холмом лежали совсем белые кости. Обрывки одежды трепетали на ветру, и все было присыпано еще не успевшим развеяться пеплом. Здесь уже ясно было, что убили людей солдаты контайчи. В прошлом году или в позапрошлом году случилось это. В этой древней земле, как и в душах людей, прошлое перемешалось с настоящим, и не знаешь порой, где заканчивается одно и начинается другое. Неизменно только одно — убийство… Бухар-жырау огляделся, посмотрел на небо. Один, как обычно, ехал он через степь. В дороге одному лучше думалось. И степь, тут и там обнажая похороненные в ней кости, без всяких прикрас рассказывала свою историю.

* * *

Стало темнеть. Жырау расседлал коня, устроил возле куста саксаула заслон от ветра и улегся на потник, прикрывшись старым халатом. Ветер свистел над головой, и поэту не спалось. Вещий певец смотрел в темное, мглистое небо и думал о судьбе родного края.

Забыто древнее искусство письма в его народе, но жива и несокрушима память. На ней держится все, и поэтому столь почитается искусство жырау. Он и певец, он рассказчик и хранитель всего того прошлого, без чего не бывает народа. В разных краях необозримой Казахской степи уже поют стихи из его сказания об осаде джунгарами древней каменной твердыни — Саурана. Уже прибавлены новые слова, а многие и не знают, что это его сказание. Да, беззаветная стойкость таких, как Науан-батыр, помогла отстоять Сауран. А еще помогли порох и мушкеты привезенные русскими купцами. Если бы каждый казахский город имел такие мушкеты, то можно было бы поспорить с шуршутскими пушками…

Все дело в том, найдется ли человек, способный объединить сейчас казахов для отпора врагу. Для этого надо переломить хребты бесчисленным родовым биям и султанам, каждый из которых сам хочет сесть на ханский трон. Есть ли в степи человек, способный справиться с такой задачей… Жырау невольно вздрогнул. Как живой, встал перед ним юноша в рваной одежде табунщика, но с холодными, жестокими глазами. Уже катилась слава по степи о его подвигах, и трижды проклятое имя Аблая — кровавого деда этого юноши — называлось при этом…