Отцеубийцы - [43]

На стон прибежал Петлич и присел рядом.

– Ты как? – спросил гетман стрелков, приземистый и надежный – полная противоположность Киршу. На его щеке красовался большой розовый шрам: так раны выглядели после того, как их касался Дар Исцеления. Значит, Шарка жива и уже лечит пострадавших.

– Терпимо. Иржи, ты знаешь, что произошло?

– Жители подожгли Унберк, – просто ответил тот. – Пока одни горожане приветствовали нас, другие раскладывали запалы и солому, а после убежали через тайный ход под западной стеной, пока остальные горели заживо. Унберк еще пылает. Мы сделали все, что могли.

Ровный, монотонный голос Петлича никак не вязался со страшными словами, которые произносил его рот.

– Вы поймали поджигателей?

– Хроуст отдал приказ стрелять по ним.

Латерфольт замотал головой, отгоняя от себя то ли его слова, то ли приступ тошноты. При движении запах паленых волос усилился. Знаменитая грива, которую он не стриг с юношества – длинные волосы считались украшением и гордостью каждого хинна, – не пережила пожара.

– Но это еще не худшее. Пока мы боролись с огнем, к Унберку с севера подошла армия Редриха. Пока только ее часть, около тысячи всадников и хрен знает сколько пехоты. За ними едут Митровицы, паны Севера и наемники. Они еще далеко, но…

Слушая Петлича, Латерфольт достал из голенища метательный нож и принялся отсекать опаленные волосы по плечи.

– Хроуст полагает, что они нападут утром. Не станут тянуть, пока мы так слабы. Не знаю, чего ожидали грифоны. Скорее всего, что мы так и сгорим в Унберке: эти уебки пытались закрыть ворота, когда начался пожар, а когда не вышло, подожгли их. Остается только встретиться с ними в чистом поле лицом к лицу. Хроуст распорядился выстроить вокруг лагеря укрепления, вагенбурги, ловушки. Если успеем… Запасы пороха в Унберке сгорели, они об этом позаботились в первую очередь. Снесли кучу домов взрывом…

– А мальчишка, которого я спас перед тем, как Кирш меня увез, – вдруг вспомнил Латерфольт, перебив Петлича. – Ты не знаешь, он выжил?

– Не слыхал ни о каком мальчишке, Латерф, – удивленно ответил тот. – Кирш привез только тебя, это все, что я знаю.

Последний подпаленный локон упал на пол.

– Иржи, где этот ублюдок? – спросил Латерфольт, поднимаясь на ноги.

Перед тем как выйти из храма, он попросил Дэйна привести его к Шарке. Она спала за алтарем, охраняемая Таррой и еще пятью вооруженными Сиротками. Ее перепачканное в золе лицо кривилось, словно и во сне она по-прежнему переживала ужас. Латерфольт удостоверился, что Шарка цела, погладил ее по голове, наклонился, чтобы поцеловать, но передумал, решив, что поцелуй ее разбудит, и сказал Дэйну:

– Не отходи от нее ни на шаг, братец, и никуда не пускай. Тебя она послушает, только тебя одного.

Дэйн отдал честь правой рукой, крепко сжимая в левой свой трофейный кинжал. Тощий кудрявый малец, втянутый в самое пекло войны, смотрел на него так, как, наверное, сам Вилем смотрел на Хроуста…

«Соберись, ничтожество, – сказал он себе. – Это не тот день».

VIII. Битва за Унберк

Латерфольту не пришлось долго искать пленников: Хроуст опередил его, распорядившись привести Рейнара и Морру. Гетман сидел в кресле с головой, обвязанной мокрой тряпкой. Лицо его осунулось, но не от пережитого – Латерфольт хорошо знал это выражение: Хроуст с трудом сдерживал гнев.

Рейнар стоял перед ним, а двое Сироток за его спиной зорко следили за каждым движением герцога. Ублюдок выглядел уже не так паршиво: с того дня, когда Латерфольт едва не придушил его голыми руками, он, говорят, почти перестал курить свою дурь и снова начал есть. Из всех собравшихся Рейнар выглядел сейчас самым здоровым – в чистеньком дублете, с волосами и бородой, не опаленными в пожаре. Какая ирония! При виде Латерфольта без его знаменитой гривы до пояса герцог нахмурился и быстро отвел взгляд.

«Конечно, пес! Примерно так же я выглядел шесть лет назад, когда ты пел мне свои песни!»

Морра – чуть поодаль, связанная и под конвоем, – выглядела совсем не так величественно, чем обычно. Лишившись покровительства Кирша, она провела немало прекрасных часов в карцере, отчего ее личико посерело, а под глазами залегли тени. Почему-то она стала похожа на Свортека – только на маленького, трясущегося и жалкого.

Кирш, Петлич, Томиник на месте Бабеша, который сгорел в пожаре, Ройтер, Хвал и остальные военачальники окружали Хроуста, не решаясь проронить и слова. С подпаленными бородами, все до единого они были покрыты пылью, копотью и ожогами, кое-как залеченными Даром. Латерфольт занял свое место среди гетманов, и Хроуст заговорил, обращаясь к Рейнару:

– Тебя там не было, герцог Митровиц, но ты все видел и видишь сейчас. Насладился ли ты милостью своего короля? Понравилось тебе, как он превзошел собственного отца? Гордишься? Теобальд сжег в Унберке Тартина Хойю. Редрих пошел дальше и сжег священный город, где раньше короновали твоих предков.

Хроуст поднялся с места. Слуга подскочил к нему, поддерживая под локоть, но гетман грубо отпихнул его и стал наступать на герцога:

– Митровицы следуют за армией Редриха. С ними два грифона и ваши крылатые гусары. А ты молчишь, и в твоем молчании сгорают люди, которые по доброй воле открыли мне ворота. Женщины, дети… Их кровь – на твоих изуродованных руках!