Отцеубийцы - [13]
– Вот же… мразь…
Морра всхлипнула – один раз, второй, пока всхлипы не слились в протяжный вой. Голос Хроуста, визги Шарки, гром – ничто не могло сравниться с этим диким воплем. Она забилась на полу, впиваясь ногтями в плечи, в волосы, пока крик выходил из ее тела, не желая заканчиваться. Она не видела лиц, не знала, бросился ли к ней кто-то, чтобы заткнуть, и просто выла, пока вой не перешел в слабый плач.
Он не мог этого сделать!
Он не мог так с ней поступить!
Свортек…
– Успокойте ее! Дайте ей травяной настой! – прокричал Хроуст, когда Морра перестала выть. Лекарь подошел к девушке с флягой, Кирш схватил за локти. Хроуст сердито потер переносицу: кажется, его собственное терпение было на исходе. – Что с ней стряслось?
– Да просто она баба, – проворчал Кирш. – Бабам не место на поле боя! Ее всю дорогу подмывало удариться в слезы.
Латерфольт не без труда принял сидячее положение. Его дыхание по-прежнему было судорожным, взгляд блуждал, не в силах на чем-либо остановиться. Он не обращал внимания ни на Шарку, которая бережно поддерживала его спину, боясь, что он снова лишится сознания, ни на Хроуста; казалось, хинн все еще переживает отбушевавшую битву.
Хроуст обернулся к Шарке, встревоженно хмурясь:
– Он придет в себя?
– Я… я не знаю… – Шарка и сама задавала себе этот вопрос с тех пор, как до нее дошло: она открыла новую грань Дара, о которой не имела ни малейшего представления. Что, если это совсем не исцеление? – Я даже не знаю, как это вышло…
– Я в порядке, Ян, – сказал вдруг Латерфольт, ни на кого не глядя. – Просто… Не трогайте меня.
Он откинулся на спину. Шарка бросила вопросительный взгляд на Хроуста, но тот уже снова повернулся к Морре. Киршу удалось скрутить ее и влить в рот несколько глотков успокаивающего настоя. Теперь обессиленная Морра лишь всхлипывала и икала.
– Кажется, сегодня день Даров и кьенгаров, о которых мы ни сном ни духом не ведали! – Он обратился к Морре, но та по-прежнему смотрела сквозь него: – Почему ты не рассказала, что у Редриха есть еще кьенгары? Если, как ты говоришь, тебе плевать на короля…
– Их не было, – ответила баронесса. – Мархедор раньше не был кьенгаром.
Гетман скривился: объяснение его не убедило.
– А герцог Митровиц?
– Что герцог Митровиц?
– На него не подействовал Дар Шарки. Только поэтому он выжил. Значит, он кьенгар. Об этом ты тоже не знала?
Даже сквозь дурман настоя Морра выпучилась на Хроуста в недоумении.
– Ты же была его любовницей, это знает все королевство. Что, никогда не замечала, что он тоже кьенгар? И твой второй любовник тебе об этом не говорил?
– Он не… – Морра выглядела растерянной: даже она вряд ли сумела бы сыграть такое искреннее изумление.
Хроуст сощурился, но, наверное, решил, что раз Морра не готова расколоться, давить на нее нет смысла.
– Хорошо, к черту герцога! Тогда почему ты утаила, что у Свортека был Дар Исцеления? Ты хоть представляешь, какую ценность он имеет?
– Представляю ли я? – Морра визгливо захихикала. Шарка отвела взгляд, будто смотрела на что-то постыдное. Ей еще не приходилось видеть баронессу такой безумной.
– Я доверял тебе, Морра, хотя ты самый близкий Редриху человек из всех, кого я знаю, – продолжал Хроуст тоном беззлобным, даже не строгим, но полным разочарования. – Я подпустил тебя к Хранительнице. Я дал тебе шанс стать свободной гражданкой Тавора…
– Клянусь всем, что у меня есть, мой гетман, я не знала!
– Как же, ты не знала! – подал голос Латерфольт, снова усаживаясь. Взгляд его обрел твердость и уже не блуждал. Таким гневным, с оскалом на лице, перепачканным засохшей кровью, Шарка его еще не видела. – Не знала, что твой подкаблучник приперся сюда на своем чертовом грифоне в компании дружков из Гильдии! Не знала, что Свортек, твой хозяин, обладает самым ценным из Даров! Среди нас есть предатель, и будь я проклят, если это не ты!
Он встал, стиснув зубы от боли, и заковылял прочь из зала. Кирш кинулся было к нему, но стоило ему приблизиться, как Латерфольт хрипло закричал:
– Не трогать меня!
– Только не наделай глупостей, Латерф, – негромко сказал Хроуст ему в спину. Латерфольт даже не обернулся. Полуголый и окровавленный, он вышел из здания под проливной дождь.
Шарка растерянно сидела на одеяле, не зная, что делать. В голове от усталости все гудело, металось множество отрывистых видений, и, кажется, снова были какие-то воспоминания Свортека, но сил думать не было. Хроуст распорядился увести Морру; без ее плача в зале повисло зловещее молчание, нарушаемое лишь стуком дождя по крыше. Хроуст протянул Шарке руку:
– Шарка, дочка…
Она неуклюже поднялась, оказавшись на одном уровне с его глазом.
– Я еще никогда не встречал героя, подобного тебе.
Так же как в тот день, когда Хроуст и его войско вернулись в Тавор, он встал перед ней на колено и склонил голову. Сиротки последовали его примеру, вскинув в воздух согнутые пальцы, и негромко, но стройно проскандировали:
– Здар, Шарка!
От их голосов по телу Шарки пробежала дрожь. Все казалось далеким, словно происходило с кем-то другим. Хроуст поднялся.
– От лица всех нас, что не вышли бы живыми без твоего подвига, благодарю и преклоняюсь пред тобой. Ты – сердце свободной Бракадии! А теперь, умоляю, помоги моим Детям!
