Отбой на заре. Эхо века джаза - [15]

– Бабетта, – негромко прошептал он, – прекрасная Бабетта…

Звучание этого имени, грустное и соблазнительное, словно доносящиеся из фонографа мелодии «Велия» или «Пойду к “Максиму” я…», лишило Бэзила твердости, и он расплакался в подушку, перевернувшись на живот. Он ухватился за прутья кровати, оказавшиеся у него над головой, и, всхлипывая и дергаясь, стал вслух отрывисто говорить сам с собой, как он их всех ненавидит, кого именно он ненавидит – назвал дюжину имен – и что бы он с ними сделал, если бы обладал силой и могуществом. Раньше в такие моменты он всегда вознаграждал «Толстяка» Гаспара за его доброту, но сегодня «Толстяк» оказался таким же, как остальные. Бэзил бросался на него, безжалостно лупил его кулаками или же презрительно смеялся, проходя мимо него, ослепшего и выпрашивающего на улице милостыню.

Он взял себя в руки, услышав, что вошел Тредвей, но даже не пошевелился – и ничего не сказал. Он прислушивался, как сосед ходит по комнате, и через некоторое время понял, что звуки открываемых шкафов и выдвигаемых ящиков комодов доносятся необычно часто. Бэзил перевернулся, прикрыв рукой заплаканное лицо. В руках у Тредвея была целая куча рубашек.

– Что ты делаешь? – спросил Бэзил.

Сосед бросил на него каменный взгляд.

– Переезжаю в комнату к Уэльсу, – ответил он.

– Что?!

Тредвей продолжил собирать вещи. Он вынес из комнаты один полный саквояж, затем – второй, снял со стены несколько вымпелов и потащил в холл большой чемодан. Бэзил глядел, как он собрал в полотенце зубные щетки и другие туалетные принадлежности, затем бросил последний взгляд на полупустую комнату, проверяя, не забыл ли он что-нибудь.

– Всего доброго, – сказал он Бэзилу, и ни один мускул не дрогнул у него на лице.

– До свидания.

Тредвей ушел. Бэзил вновь перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку.

– Ах, бедная Бабетта! – хрипло воскликнул он. – Бедная малышка Бабетта! О, бедная малышка Бабетта!

Стройная и обворожительная Бабетта кокетливо смотрела на него со стены.

IV

Доктор Бэкон, войдя в положение Бэзила и, возможно, осознав всю глубину его мучений, смог устроить так, что Бэзил все же поехал в Нью-Йорк. В сопровождающие ему выделили мистера Руни, тренера по футболу, заодно преподававшего историю. В двадцать лет мистер Руни некоторое время колебался, не в силах выбрать между службой в полиции и учебой в небольшом колледже в Новой Англии; характер у него был тяжелый, и доктор Бэкон собирался избавиться от него ближе к Рождеству. К Бэзилу мистер Руни относился с пренебрежением из-за подозрительного и не внушавшего доверия поведения мальчика на футбольном поле во время последнего сезона. Сопровождать его в Нью-Йорк он согласился лишь ради своих собственных целей.

В поезде Бэзил сидел смирно, поглядывая из-за могучего плеча мистера Руни на Зунд и пустынные по-осеннему поля округа Вестчестер. Мистер Руни закончил читать газету, сложил ее и погрузился в угрюмое молчание. Завтрак был обильным, а недостаток времени не позволил ему избавиться от избытка калорий с помощью физкультуры. Он вспомнил, что Бэзил был наглым мальчишкой и было время, когда он позволял себе дерзить, так что сейчас вполне можно было немного поучить его жизни. Повисшая укоризненная тишина его раздражала.

– Ли, – внезапно обратился он к нему, стараясь вложить в свой тон хоть немного напускного дружелюбия, – когда же ты за себя возьмешься?

– Простите, сэр? – Бэзил очнулся от нашедшего на него прямо с утра взволнованного ступора.

– Я говорю: когда же ты за себя возьмешься? – чуть более резко повторил мистер Руни. – Неужели тебе нравится, что над тобой все в школе издеваются?

– Нет, не нравится. – Настроение Бэзила тут же упало. Хоть на день-то можно обо всем этом забыть?

– Не надо все время вести себя нагло! Даже я пару раз в классе едва удержался, чтобы не свернуть тебе шею! – Бэзил не нашел, что на это можно было бы ответить. – А на футболе! – продолжил мистер Руни. – Тебе ведь просто не хватает мужества! Если ты захочешь, то сможешь играть лучше, чем большая часть команды, – как тогда, когда мы играли против второго состава «Помфре», – но ты трусишь!

– Не надо мне было идти во второй состав, – сказал Бэзил. – У меня веса не хватает. Надо было мне остаться в третьем составе…

– Да ты ведь просто трусишка, вот и вся проблема! Ты должен взяться за себя. В классе ты все время витаешь в облаках. Если не будешь учиться, в университет не поступишь.

– Я ведь самый младший в пятом классе! – не подумав, возразил Бэзил.

– И решил, что самый умный, а? – Преподаватель бросил на Бэзила свирепый взгляд.

Затем он отвлекся – что-то вдруг изменило ход его мыслей, – и некоторое время они ехали молча. Когда поезд стал пробираться сквозь плотную застройку нью-йоркских пригородов, мистер Руни вновь заговорил, уже спокойно, словно посвятил долгое время обдумыванию этого вопроса:

– Ли, могу я тебе доверять?

– Да, сэр.

– Ты сейчас пойдешь где-нибудь пообедаешь, а затем ты идешь в театр. У меня есть кое-какие личные дела, не терпящие отлагательств, и, когда я их закончу, я постараюсь появиться в театре. Если не получится, я в любом случае встречу тебя на улице после представления.