Отбор невест для драконьего принца: провести и не влюбиться - [9]

— Кажется, папаша, — негромко пробормотала Петрова. Я согласно кивнула и звонко спросила:

— Шеф Балетти! К вам можно?

Открылась дверь, из нее высунулась красная физиономия, украшенная носом-картошкой, густыми бакенбардами и лохматыми усищами, и шеф прорычал:

— Что надо, так и перетак?

— Мы работодатели госпожи Гутты, — сухим официальным тоном сообщила Петрова. — Пришли узнать, что случилось.

Шеф фыркнул, буркнул и выдвинулся из кабинета — темно-синий полицейский мундир едва не трескался на его заботливо откормленном брюхе. Пауль перестал плакать — теперь он испуганно всхлипывал, отворачиваясь от родителя. Я шепотом приказала Бархену бежать, разыскать господина Берта и привести сюда, а шеф прогудел:

— Работодатели? Какую, интересно, вы ей даете работу?

Отец Пауля подбоченился и добавил:

— Она не работает! Шитье это не работа, а первейшая бабья радость. А раз не работает, то пусть ребенка отдает! Отец всяко лучше за ним присмотрит.

— Не надо меня отдавать! — запищал Пауль, размазывая слезы по лицу. — Мамочка!

— Мы организуем отбор невест для принца Эжена, — Петрова по-прежнему говорила спокойно, но я чувствовала, что в ней все так и звенит от гнева, и она готова устроить скандал и разнести участок, если потребуется. — Госпожа Гутта получила большой заказ на пошив платьев для невест его высочества. Вы понимаете, шеф, какое мероприятие сейчас срывается?

— Государственное! — поддакнула я. — Колоссальной значимости для всего королевства и Тансворта в частности.

Шеф закряхтел. Заложил руки за спину, пожевал губами. Мне показалось, что карман его мундира подозрительно оттопыривается: кажется, туда сунули оплату за то, что он отнял ребенка у матери и передал отцу, который представления не имеет, что нужно сыну.

— И я не понимаю еще одну вещь, шеф, — добавила я и припечатала: — Неужели вы хотите отдать ребенка убийце?

В полицейском участке воцарилась густая тишина. Петрова оторопело посмотрела на меня, шеф удивленно снял и надел фуражку, кто-то из офицеров высунулся из дверей одного из кабинетов, но тут же убрался подальше от греха. Папаша Пауля даже икнул от удивления. Губешки Пауля задрожали, и он залился слезами.

— Мамочка! — простонал мальчик. — Хочу к маме! Мама!

— То есть, как это «убийце?» — оторопело проговорил шеф и бывший муж Гутты визгливым голосом воскликнул:

— Какого дьявола ты смеешь меня обвинять? Я отец ребенка! Я заберу его обратно в Пустоши от этой безработной шлюхи!

— Отец, который не знает, что у мальчика аллергия на сладкое? — приторно-медовым тоном осведомилась я, оценивающе глядя на папашу Пауля. — Или наоборот, он слишком хорошо знает, что сахар вызывает у Пауля отек горла?

В участке снова стало тихо. Петрова едва слышно пробормотала что-то на орочьем, удивленно глядя на меня и не понимая, вру ли я на лету или же говорю правду. Я не врала. Гутта как-то упомянула, что Паулю нельзя ни крошки сладкого, но его отец, который не интересовался ни сыном, ни его здоровьем, об этом, разумеется, не знал — или же прекрасно знал, но ему было все равно. Он хотел лишь нагадить бывшей жене.

— Дать ребенку леденец, который доведет его до смерти, — отчеканила я. — Но до этого успеть забрать его из Тансворта, чтобы причинить лишние мучения матери — а потом обвинить ее в гибели мальчика. У нас ведь женщины всегда во всем виноваты, а не отцы-молодцы. Шеф, вы действительно решили отдать Пауля этому человеку, или я как-то неправильно все поняла?

Я говорила и поражалась своей наглости. У меня не было ни веса, ни влияния в Тансворте. Я просто работала организаторшей праздников, и у меня была наглость и громкий голос. Лицо шефа побагровело еще сильнее, и папаша Пауля проворно спрятал леденец за спину, а Пауль заревел, свалился со скамьи и принялся кататься в истерике по полу приемной.

— Да помогите же ему! — беспомощно воскликнул шеф. — Вы ведь женщины, сделайте что-нибудь!

Было видно, что он окончательно растерялся. Да, детский рев иногда мог творить чудеса: у мужчин опускались руки, и они готовы были на все, лишь бы он прекратился.

— А мы здесь при чем? — беспечно осведомилась Петрова. — У мальчика есть отец, пусть он и займется ребенком. А мы посмотрим, как он справляется. Наверно, намного лучше, чем плохая мать, да?

Тем временем, дверь участка открылась, и в приемную вошла Гутта — заплаканная, с потемневшим от горя лицом. Доктор Хорни вел ее под руку — было видно, что потеря сына сокрушила и растоптала ее, и Гутта с трудом держится на ногах. Увидев, что Пауль валяется на полу, Гутта бросилась к нему, прижала к себе мальчика, ласково приговаривая что-то бессмысленное и тихое, и Пауль тотчас же умолк, прижавшись к матери. Я представила, как полицейские отрывали его от Гутты, чтобы забрать из родного дома, и мои кулаки непроизвольно сжались.

— Странно, правда, шеф? — спросила я самым медовым тоном из всех возможных. — С якобы хорошим отцом ребенок бьется в истерике и рыдает от страха, а с якобы плохой матерью у него все хорошо.

— И этот якобы хороший отец не знает, что нужно его сыну, что ему можно и нельзя, — поддержала меня Петрова. — И сует ему сладость, которая его убьет.