Отбор для Слепого - [67]

— Кто ты?

— Николай Ефимович Савин — правая рука Ростоцкого. Платон послал нас в один из кланов, входящих в Северную группировку по делу — мы торгуем с ними с разрешения Жука. Заодно приказал доставить Сашу к тебе. Я — врач. Мне можно осмотреть девушку?

… — Мне кажется, что он жив, — Регина с сомнением смотрит в багажник на светловолосого, безвольно раскинувшегося парня, все также похожего на Степку, как и раньше.

— Да он в живот ранен!

— И что? Может, пуля просто вышла, не повредив внутренние органы.

— А ты — врач, наверное? Чтобы ты понимала!

— Не врач. Но книжки кое-какие читала — в медицинский поступить хотела, в четырнадцать лет…

— Слушай, давай мы его перевяжем на всякий случай и пусть лежит тут — доедет, Рыжая его заштопает, если живой, конечно. Только пульса я что-то не ощущаю. А не доедет — такая его судьба, значит…

— Не-е, ты сам перевязывай — я больше по машинам! Да и рука у меня…

— Ты ж в медицинский поступать собиралась!

— Так это когда было? Потом-то катастрофа произошла! Или я раньше нее передумала? Не помню уже.

Она болтала так беззаботно и радостно, что я смотрел и не мог насмотреться — Регина казалась мне совершенно другим человеком, не той, сердитой, обозленной на весь мир, вечно огрызающейся девушкой, с которой я так необычно познакомился неделю назад. И такая она нравилась мне настолько, что я боялся спугнуть, боялся сказать неверное слово, наоборот, выбрав однажды правильный тон в общении с нею, изо всех сил старался не свернуть с этого пути.

— Гайка, как твоя рука? — я спрашиваю, доставая из небольшой походной аптечки желтые бинты, и что-то похожее на перекись. — Может, тоже перебинтуем?

— Нам уже совсем немного осталось. Пусть уж меня доктор посмотрит.

— Чем тебя не устраивает доктор Давид?

Она улыбается. И я застываю, открыв рот и выронив назад в аптечку бинт — красиво как улыбается! Как глаза искрятся! Вытягиваются в такой хитренький прищур, как у лисички!

— Каков твой профиль, доктор Давид?

— О-о! — восклицаю я, придя в себя. — Я все могу — психотерапевт, хирург, кардиолог… что там еще было?

— Кардиолог? Это да-а, ты, мне кажется, спец по сердцам!

Мне нравится, что она не спешит возвращаться в машину. Мне кажется, что она вышла вслед за мной. И я надеюсь, что сделала она это вовсе не потому, что хотела оставить наедине Слепого и Сашу. Я очень надеюсь, что просто захотела побыть рядом. И когда вновь иду к багажнику, делая знак рукой ребятам во второй машине, которые настороженно осматривают окрестности с оружием в руках (все-таки темнеет уже), чтобы кто-то пришел помочь. Тимур с готовностью бросается к нам.

— Тим, давай чуть приподними его, а я залью перекисью, да обмотаю бинтом — рана-то еще сочится. Точно живой…

— Да мы же вроде проверяли. Хотя, теплый, да… Наверное, уже остывать должен был бы. Командир, неужто Степка притворщик, шпион? Ну не может быть!

— Но он же стрелял в Милану?

— Да. Я точно видел. Причем, не сидя, а встал в полный рост — дурак!

— Думай, о чем говоришь! Он же в Сашку стрелял!

— Да у меня как-то в голове не укладывается все это… не понимаю, зачем он!

— Разберемся, — я затянул потуже, чтобы, если жив, не помер от потери крови… хотя потерял-то он ее уже немало! Всё, вали в машину, и давайте быстренько домой! Пошли, Гайка!

— Я тоже придумаю тебе кличку! — говорит обиженно, но как-то по-близкому, по-свойски.

— Учти, я расцениваю эти твои слова, как обещание. Но если кличка мне не понравится…

— То что? — спрашивает она, замерев возле своей двери, а я, вместо того, чтобы обойти и сесть за руль, останавливаюсь в нескольких сантиметрах и смотрю снова, как завороженный, в почти черные сейчас глаза. И мне без разницы, что ребята уже завелись и ждут, когда отъеду я. Мне плевать, что из машины очень хорошо видно, как моя рука самовольно поднимается. Я приказываю ей опуститься вдоль тела, но… нет! движение продолжается… пока я не касаюсь ее! Просто кладу на ее щеку, чуть поглаживаю большим пальцем нежную кожу, как делал уже не раз. Но что-то неясное и незнакомое заставляет болезненно сжаться сердце! И когда она вдруг, чуть повернув лицо, прижимается губами к открытой ладони… меня, как будто, в спину толкает неведомая сила — прижаться к ней всем телом, дать понять, как сильно я от одного этого прикосновения… буквально в мгновенье ока становлюсь каменным!

Жаль, что она, похоже, от моих прикосновений разум не теряет… Гайка распахивает свою дверцу и ныряет в салон за секунду до того, как я вжимаю ее тело в машину.

52. Регина.

Что же я делаю? Разве ТАК можно? Веду себя, как последняя распутница — сама ему намекаю, сама говорю глупости, и делаю их тоже… С ужасом вспоминаю, как целовала его руку — точно собачонка, почуявшая своего хозяина! Так не должно быть! Я ТАК себя вести не должна! А что должна? Помнить о Ванечке. При мысленном упоминании его имени на секунду сердце пронзает привычная острая боль, но тут же, предательница, становится слабее-слабее, пока не исчезает, оставив горечь и понимание, что его вернуть невозможно, но я-то! Я-то — живая! И мне жить хочется…

Но разве удивительно совершать подобные поступки, когда в салоне сам воздух дышит любовью? Да с этой парочкой рядом находиться страшно — так и кажется, что вот-вот волной их чувств накроет! Я невольно прислушиваюсь к ласковому, страстному шепоту на заднем сиденье. Мне стыдно, но руками же уши не закроешь. А они… то целуются, словно забыв о нас с Давидом, то строят планы, то признаются друг другу в любви! И эти звуки — они, как наркотик, заводят и меня тоже… Я стараюсь не смотреть на молчащего Давида, но взгляд сам по себе ползет, ползет в его сторону. Мне жарко, мне стыдно, мне завидно…