Отбор для Слепого - [29]

Я долго молчал. Что тут скажешь? Я сам терял близких. Я сам был одинок. Ее история неудивительна. Многие могли бы рассказать и постаршнее. Но именно сейчас, я понимал ее, как никогда и никого ранее — я мог представить, что значит потерять того, кто важен, того, кто дорог…

— Регина, эта поездка — не прихоть, не мое желание путешествовать и развлекаться. Люди Земцова увезли одного человека… девушку, очень важную для меня, — она была откровенна со мной, и я не имел права сейчас врать и говорить полуправду. — Она мне не жена, я знаю ее всего несколько дней, но я не представляю своей дальнейшей жизни без нее. Понимаешь? И сейчас мы разговариваем с тобой, а ее там возможно… И да, я отлично понимаю, что жизнь одного-единственного человека никогда не будет стоить жизни других, многих, и все равно, не только ради себя, но и потому, что она — особенная, нужная, важная, ради нее самой… прошу тебя, помоги!

Я не хотел воздействовать на нее своей энергетикой, но чувствовал, что во время моей речи, невольно, как это бывало всегда, когда я говорил от сердца, от души, разгорался, наполнялся идущей откуда-то из глубин моей души, особой Силой и она уже была готова, через край, через поры, перетечь к девушке… Я не хотел, но так я был устроен. И я уже не знал, что именно подействовало на Регину — мои слова, или моя способность убеждать, но она вдруг вскочила со своего места, оббежала вокруг стола и, на секунду прижавшись ко мне, сказала:

— Так чего ты сидишь? Поехали уже быстрее!

22. Давид.

Когда мы с Монахом и Ренатом вернулись в комнату, где Слепой уговаривал Гайку, я глазам своим не поверил — эта фурия обнимала его, а он стоял, не двигаясь, прижав ее голову к своей груди и гладил ладонью непослушные растрепанные волосы! Да-а, тут невольно позавидуешь способностям — полчаса назад она была разъяренной пантерой, а сейчас ластилась к нему доверчивой кошкой! Ну, Пророк! Ну, дает! Я завидовал? Я завидовал! Но способностям ли Пророка? Или… может, тому, что вот такую — дерзкую, ершистую, злую — он мог ее гладить по голове. А я нет. Не знаю, правда, зачем МНЕ это надо…

Я обернулся на Монаха — он довольно улыбался. И чему радуешься, старый хрыч? Ты же вроде бы хочешь, чтобы Слепой твою дочку спасал? А ему, Слепому, вон, развернуться некогда — невесты атаковали со всех сторон!

Гайка отошла в сторону, а Пророк, как будто ничего не случилось, спокойно взял со стола свой пистолет и сказал:

— Давид, поедешь с Региной. Головой за нее отвечаешь.

И я видел, она не хочет, чтобы именно я ехал с ней. Но почему-то не смеет возразить Пророку, а так, с искрами недовольства в глазах, полыхнув ими в мою сторону, идет следом.

… Ребята на заднем сиденье, уронив головы друг на друга, спали, радуясь возможности отдохнуть от вечных тренировок. Я разрешил. Сам следил за дорогой. Она рулила. Машина Монаха мчалась впереди. В центре — Пророк с Аланом за рулем. Мы — замыкающие.

Часов шесть спустя она начала уставать. Руки на руле лежали уже не так легко и уверенно, немного ссутулилась, чуть дерганнее вела машину. Но скорость держала, уверенно объезжая ямы на дороге.

— Гайка, давай подменю тебя? — называя так, видел, что ее раздражает, выводит из себя прозвище, но не мог удержаться — нравилось, прямо сердце замирало от восторга, когда она глазищами своими стреляла в мою сторону!

— А у тебя, интересно, какая кличка? Прилипала? Потаскун? Урод?

— Почему это «урод»? А-а, ты это — от противного? У нас был в отряде Жука парень… тощий такой, скелет ходячий. Так его Толстяком все звали — хохма, шутка такая.

— Не-е, я не за внешность. Не только за нее. Я за внутреннее содержание…

— А с чего ты решила, что внутреннее содержание настолько херово?

— Предполагаю. Ладно, не урод. Потаскун?

— Почему? Я — преданный и верный!

Она рассмеялась. Неожиданно. Искренне и заразительно. Несколько секунд всего, потом смех оборвался, как будто она сама, вспомнив о чем-то, запретила себе радоваться. Но я успел заметить, рассмотреть, как щурятся во время смеха шоколадно-карие глаза, как мелькают между розовых губок крупные, идеальной формы белоснежные зубы. И она уже не смеялась, а я все еще смотрел и смотрел на нее сбоку, как завороженный, сам не понимая, почему…

— И этой девчонке с косой верность хранить будешь?

— К-кому? Какой девчонке?

— Ну этой, которая провожать вас вышла утром от Пограничников, Анна, кажется? Рената дочка…

— А что Анна? Она же, вроде как, пока официально Слепого невеста? — я, действительно, не понимал, что она имеет в виду.

— Я не знаю, кто у вас кому невеста, но провожать она вышла тебя.

Я пожал плечами — кто вас, баб, знает! Я-то повода считать, что она мне нравиться, не давал. Да и наедине с ней практически не оставался. Ну разве что, когда она меня перевязывала. Но и тогда ничего ведь не сделал такого… Или?

— Я с этой Анной и парой слов не перекинулся. И ничего такого не заметил с ее стороны. Слу-ушай, а может, ты ревнуешь?

— Что? Кто? Я? Тебя? Да я тебя с утра только знаю!

— А я Анну два дня как. Ладно, хватит мозг мне парить, включи музон свой — я, между прочим, тоже когда-то «Арию» любил!