От Земли к Андромеде - [37]

— Маньяка, который девчонок насилует и убивает. Огнестрельное оружие у него вряд ли есть, но холодное имеется.

— Так с этого и надо было начинать, говори адрес.

Командир отделения собрал своих бойцов.

— Едем брать особо опасную гниду, скорее всего у него только холодное оружие, но быть начеку. Брать жестко, без любезностей, единственное условие — взять живым, только живым и не сильно покалеченным, чтобы мог говорить и чистосердечное признание написать. Отпинать по полной программе, но морду целой оставить и правую руку. Вопросы?

Такой приказ омоновцы еще не получали ни разу, догадались, спросив:

— Маньяк что ли? Зачем его живым брать?

— Умный нашелся… Свое он и так получит… живым и не сильно покалеченным, это приказ.

Автомобиль спецназа ехал по небольшой улочке с деревянными частными домами. Кирносов волновался больше омоновцев — маньяк ли, сознается ли сразу, не покалечили бы его сильно? Фактами он не располагал — всего лишь верил Ковалеву.

Маньяк выбрал неплохое убежище — частный дом с закрытым двором, где можно укрыть автомобиль от посторонних глаз. Хозяин с удовольствием сдал его в аренду, ни о чем не расспрашивая и не появляясь в нем.

Маньяк приобрел Жигули седьмой модели в хорошем состоянии по доверенности, собственник о нем ничего не знал и вычислить преступника по машине было практически невозможно. В городе всегда можно встретить одиноко идущую девушку, и маньяк успешно пользовался этим. Открывал заднюю дверцу автомобиля, вроде бы что-то ища в нем, когда девушка подходила, ничего не подозревая, резко, без взмаха, бил ее в солнечное сплетение. Хватая воздух, она сгибалась без звука, со стороны, если кто-то и наблюдал, казалось, что встретились давние знакомые, обнимаются и мужчина нежно усаживает подругу в салон тонированной машины. Он надевал на нее наручники сзади и быстро уезжал. Дверцы блокированы, стекла тонированы, в салоне музыка — хоть закричись, хоть застучись.

Маньяк свободно въезжал во двор и уже без опаски выводил девушку из машины. В комфортных условиях насиловал ее в разных позах, удерживая иногда день, а иногда сутки. Потом возвращал в автомобиль и увозил на какой-нибудь пустырь. Истошного крика он не переносил, заклеивал скотчем рот, вставлял во влагалище нож и единым движением вспарывал тело до грудины. Смотрел с ухмылкой на бежавшую кровь, на обезумевшие от боли и страха глаза, на вываливающиеся из брюшной полости кишки. Он наслаждался видением… Когда тело затихало от агонии, он садился в машину и уезжал.

Омоновцы, подъехав к адресу, осмотрелись. Двое отправились к тыльной стороне дома, чтобы держать под контролем окна с противоположной стороны. Трое, выбив одним ударом дверь, ворвались внутрь. Маньяк мгновенно сообразил, упал на пол и закрыл голову руками, закричав:

— Сдаюсь, я не сопротивляюсь.

Берцы заработали, соприкасаясь с животом, спиной и мягким местом. Кирносов, вошедший следом, видел, как маньяк корчится на полу, извиваясь от ударов, крикнул:

— Прекратить немедленно.

Преступника обыскали, надели наручники и посадили на стул. Кирносов подошел, произнес злобно:

— Рассказывай, тварь. Все рассказывай.

— Бить не будете — расскажу, пусть они уйдут, — он кивнул на омоновцев, — говорить буду только со следователем и в присутствии адвоката.

— Ты еще смеешь рот свой поганый раскрывать, паскуда, — возмутился Кирносов, для задержания адвокат не нужен. Ребята, я выйду ненадолго, — обратился полковник к омоновцам, — он начал сопротивление оказывать при задержании…

— Не-е-ет, — истошно закричал преступник, — не надо, я не выношу боли. Двоих девушек убил, насиловал их здесь, потом увез на пустырь, зарезал там, нож на столе.

— Сколько изнасиловал и убил в других городах?

— Много, считать надо, в каждом городе по-разному, но я все расскажу, только не бейте, — заныл маньяк.

Подъехала оперативная группа, пригласили понятых, обыскали дом. Кроме ножа и постельных принадлежностей ничего не изъяли, автомобиль забрали на арест-площадку.

В следственном комитете маньяк давал показания в присутствии адвоката под видеозапись. Кирносов часто делал перерыв — невозможно слушать этого ублюдка, рассказывающего в подробностях о своих преступлениях. Он, видимо, еще и еще раз получал удовольствие, описывая ужасы агонии девушек, их глаза, полные боли и страха, вываливающийся наружу кишечник, стоны и мычащие крики из заклеенного скотчем рта. Маньяк сознался в сорока двух преступлениях.

Кирносов возмущался:

— Эту сволочь необходимо направлять на психиатрическую экспертизу, гад получал удовольствие от агонии и предсмертных судорог девочек… Признают душевно больным…

— Это еще не факт, — успокаивал его начальник следственного комитета, — там тоже находиться не сахар. Неизвестно еще, где хуже — на особом режиме в психушке или в одиночке.

Вечером в переполненной камере зэки играли в очко при тусклом свете единственной зарешеченной лампочки. Внезапно дверь отворилась, карты убрать не успели, накрыв их газетой. Вошел мужчина в гражданке и маске на лице. Зэки оторопело смотрели на него — обычно появляется контролер в проеме, потом уже заводит кого-либо или вызывает на допрос, на беседу в оперчасть. Камера и так переполнена, но особое удивление вызывала маска на лице. Мужчина сразу же объявил: