От заката до рассвета - [13]

В следующем вылете я не тороплюсь. Мне очень хочется попасть в цистерны. Изо всех сил я стараюсь прицелиться получше. Ставили же мне пятерки по бомбометанию! У меня даже лоб вспотел.

Ира выдерживает прямую, которая называется «боевой курс».

Я чуть-чуть подправляю курс. Еще раз. Цель отличная. Самолет летит как по ниточке. Нет, я должна попасть во что бы то ни стало!

Снизу застрочил зенитный пулемет. Прошлый раз он молчал. Они там еще спали, наверное. А я промахнулась!.. Огненные трассы приближаются к нам слева. Вот-вот они полоснут по самолету. Но сворачивать нельзя.

Пулемет крупнокалиберный, спаренный — пули летят широким пучком. Я вижу, что Ира вертится в кабине, нервничает. Но курс держит. Поглядывая на трассы, я прицеливаюсь. Бросаю бомбы.

Ира сразу пикирует, успевая нырнуть под длинную трассу пуль.

На земле сильные взрывы. И вспыхивает пламя: пожар. Настроение у меня поднимается. Мы летим домой, а я все оглядываюсь: горит!

Черный дым стелется над землей, постепенно заволакивает небо. Склад горит всю ночь.

Григ

В комнату ввалилась Жека. Женя Жигуленко, или, как мы ее звали, «Жигули». Как всегда, веселая и шумная. Она из другой эскадрильи, но мы с ней большие друзья.

— Натка, у меня день рождения! Пошли пить чачу! Все пошли!

У Жеки была широкая натура. Она любила размах. Все так все. Мы живо откликнулись:

— Вот отлично! Поздравляем! Тебе сколько стукнуло?

И мы бросились теребить ее, дергать за уши. Она отбивалась, хохотала, потом сдалась и терпеливо вынесла все мучения. Уши у нее стали пунцовыми, лицо с нежной кожей в еле заметных веснушках пылало. Сверкнув озорными синими глазами, она скомандовала:

— Теперь двинули!

Мы пошли. Собрались компанией у Жекиной хозяйки. Пили чачу — виноградную водку. Шумели, пели. Одни девчонки.

У хозяйки нашелся патефон. Старый, с отломанной ручкой. И куча заигранных пластинок. «Если завтра война», «Три танкиста»… Эти мы откладывали в сторону.

Хрипели «Очи черные», отчаянно взвизгивал «Синий платочек». Мы громко чокались гранеными стаканами, закусывали солеными огурцами. Пили за летную погоду, за наступление…

И вдруг среди замусоленных пластинок с «Брызгами шампанского» и «Рио-Рита» — Григ! «Песня Сольвейг», печальная и нежная.

Наступила тишина. Стало грустно. Моя соседка Нина Ульяненко заплакала. Я стала утешать ее. Потом, обнявшись, мы стали плакать вместе. О чем? Трудно сказать. Что-то вспомнилось. Чему-то не суждено было сбыться. И вообще действовала чача.

К нам присоединились другие. И даже озорная Жека сидела, опустив голову, и, покусывая губы, молча плакала. Слезы капали в пустой стакан. Мы плакали тихо, мирно, самозабвенно. Было хорошо.

Выплакавшись, мы пошли получать боевую задачу.

Терек

Район Моздока — самый укрепленный на Тереке. Сюда мы часто летаем бомбить вражескую технику, войска, переправы.

Терек… Бурный, непокорный. Поэты говорят, что он шумит, рычит, воет. А сверху он кажется тихой, смирной рекой. Ночью Терек с его крутыми излучинами и плавными изгибами похож на голубоватую ленту, оброненную на темную землю.

…Светло в кабине, светло кругом. Прямые как стрелы лучи, ослепительно белые, режут небо на куски. На множество кусков. Лучи широкие: в луче самолет может кружиться, делать виражи — и не выйдет за его пределы. С земли бьют фонтаны пулеметных трасс. Из разных мест они устремляются в одну точку — туда, где летит освещенный прожекторами самолет. Кажется, что вот-вот одна из них полоснет по самолету. Они проходят близко, совсем рядом…

Бомбы сброшены, и теперь я могу подсказать Ире, как маневрировать. Она старается не смотреть на слепящие зеркала прожекторов. Старается, но все же поглядывает на них… Бросает самолет то вниз, то в сторону, уклоняясь от пулеметных трасс. Наконец, завертевшись, спрашивает:

— Где Терек?

— Лети прямо. Терек справа, — отвечаю я.

Нам бы следовало пересечь реку и лететь на юг, но — нельзя: там стена огня. И мы держим восточный курс.

Самолет медленно удаляется от цели, слабеет огонь, один за другим гаснут прожекторы. Мы уходим в темноту.

Уходим… Просто непостижимо, как нам это удается сделать на нашем слабеньком, маломощном «ПО-2». Фанерный самолетик, тихоходный, беззащитный, такой совсем-совсем мирный со своими лентами-расчалками, открытыми кабинами и приборной доской, где перед летчиком светятся несколько примитивных приборов… Его называют громким именем «ночной бомбардировщик». Да, мы возим бомбы, подвешенные прямо под крыльями. По двести и больше килограммов за один полет. Так что, например, за пять полетов получается больше тонны…

Бомбардировщик — это верно. А ночной-то он не потому, что как-то оборудован для полетов ночью, совсем нет. Никакого специального оборудования на самолете не установлено. Ночной он потому, что за линию фронта он может летать, пожалуй, только в темноте: днем его сразу собьют… Но мы любим наш «ночной бомбардировщик», хотя он слишком прост и непритязателен. Это смелый самолет и большой труженик: всю ночь, от зари до зари, он без устали работает…

…Летит в темноте под звездами наш «ПО-2». Рокочет мотор, будто ворчит озабоченно. Остаются сзади Моздок, и зенитки, и Терек.