От всего сердца - [7]

Родион отвел глаза, буркнул:

— Я лучше погляжу, как вы работаете, — все какой ни на есть опыт перейму.

— Занозистый, видать, у вас народ в «Рассвете»! — возбужденно закричал паренек. — Ну ладно, приглядывайся! Что неладное заметить — скажешь! Честно, по-комсомольски, идет? Тебя как звать — Родионом? Меня — Максимом Полыниным, будем знакомы.

Из темноты надвинулись слепящие глаза автомашины.

— Я побежал! Организую ребят на разгрузку! Будь, как дома!

Родион отвел под навес коня, бросил ему травы и пошел на ток. Его сразу приметили, остановили.

— И как у вас — ловчее нашего работают?

— Где нашим, куда-а? — отшучивался Родион. — Мы до вас не доросли!

Ему кричали горласто, наперебой:

— Да ты не подзуживай!

— Ишь, знали, кого прислать!

— Зубы не заговаривай, они у нас не болят!

Его так и подмывало на дерзость. Обычно робкий у себя в колхозе, Родион отвечал тут бойко, задиристо, радуясь нежданной своей смелости: среди суетившихся около веялки девушек он видел красную Грунину косынку.

Вот Груня схватила широкую деревянную лопату и быстро стала отгребать зерно.

«Ловко! — восхищенно отметил он. — Такую бы в жены, все бы от зависти лопнули!»

Мысль эта смутила его, он покраснел и бросился помогать девушкам. Скоро его втянуло в кипучий водоворот работы, и он перестал себя чувствовать гостем.

К ночи подул ветер: будто раскололась где-то в горах ледяная чаша, и хлынули через проломы студеные сквозняки.

Над током повисла бурая туча. Фонарь то окунал всех с темноту, то бросал на светлую отмель.

К молотилке подскакал верхом на кургузой лошаденке босоногий мальчишка. Он кричал истошным голосом:

— Мостки на реке снесло! Паром посредине мотает!

Максим Полынин схватил под уздцы лошадь, крикнул:

— Петя, давай сюда! Оставляю тебя на току! А я с ребятами поеду мостки ладить!

Через минуту конь мчал Родиона к реке. Ветер буйствовал в лощине, гудели черные деревья, река бесновалась среди камней. Паром уже прибило к другому берегу, у рулевого колеса метался старик-паромщик.

— Держись, дедуш-ка-а!..

— Идем на подмогу-у-у!..

Подъехали телеги. Звенели, ударяясь о камни, топоры, стучали жерди, плахи.

Оседлав сваленное в воду бревно, Родион забивал тяжелой кувалдой сваю, верхний конец ее скоро превратился в мочало.

— Ну как, не жарко? — кричал Максим Полынин.

— Банька добрая, что и говорить!

А комсомольцы уже лезли в реку. Они несли на плечах сбитые из жердей высокие козлы, на которые должен был лечь настил мостков. Вода заливала голенища, но ребята упрямо брели вглубь. Стоя по грудь в клокочущих волнах, они быстро укрепили козлы и пошли обратно, обнявшись, чтобы река не сбила с ног.

Вместе с ними Родион валил деревья, таскал плахи, камни, и эта ветреная влажная ночь и яростные в работе парни, и гудящие на ветру тополя, и рычащая, как в западне, река, и звезды, дрожащие в черных провалах туч, — все казалось ему необыкновенным.

Перед рассветом по новому настилу он прошел на паром.

— Ну как, дедушка, хорошо поработали?

— Ребром били работу! Ребром! — живо откликнулся промокший седобородый паромщик. — Усмирили окаянную! Чисто зверь бешеный, а не река!.. Ребятам бы для сугреву градусов не мешало!.. А заодно и мне… Как нахожусь на боевом посту.

— Заслужил, отец, заслужил!

Старик поднял над головой фонарь, оклеенный красной бумагой, и удивленно крякнул:

— Гляньте-ка, ребята! А ведь мы с вами вовремя управились: обоз-то уж на станцию идет!.. Ах ты якорь тебя забери!..

Подошел Максим Полынин, подмигнул Родиону:

— Ну как, выдюжим мы с вами соревноваться?

— Боюсь, что мы погорячились, — пошутил Родион. — Как бы не осрамиться!

К берегу подъезжали автомашины, подводы, груженные белыми мешками, точно гладкими речными валунами.

Прощаясь с чернявым пареньком, Родион сказал:

— Наведывайтесь к нам.

— Не беспокойся, заявимся!

Родион отвязал от дерена коня и повел к водопою.

За красноталом, словно в клубах кирпичной пыли, всходило солнце. Конь припал к воде, и Родион тихо посвистывал ему.

Хрустнул позади песок. Родион обернулся и замер: к берегу, размахивая косынкой, подходила Груня.

Она сбросила ботинки, забрела по щиколотку в волу.

Река перебирала на дне разноцветную гальку, волновала отражение смуглого лица девушки. Груня зачерпнула полную пригоршню воды, стала пить. С розовых пальцев сочились и падали сверкающие капли.

— Простудитесь.

Она медленно подняла голову. От воды лицо ее светилось, каштановая прядка волос была унизана голубыми бусинками брызг.

Родион подошел к Груне, взял ее за локоть и потянул из воды, но девушка нетерпеливо вырвала руку.

— Ишь, недотрога… — смущенно сказал он.

— Какая уж есть, не взыщите!

Родион растерялся и добавил совсем некстати:

— Вот… уезжаю… я…

Девушка усмехнулась:

— Скатертью дорожка!

Эти слова точно ожгли Родиона. Он побледнел, шевельнул губами, и Груне вдруг стало неловко и тоскливо, как будто она ударила его.

Нога Родиона долго не попадала в стремя. Тогда он ухватился за луку седла и рывком бросил себя на кожаную подушку.

Конь с маху пошел крылатым наметом. Задыхаясь. Родион жадно ловил ртом влажный речной ветер.

Глава вторая

С тех пор Родион жил, словно прислушиваясь к чему-то. Неразговорчивый, он стал еще более замкнутым. С лица его не сходила легкая скользящая улыбка, похожая на отблеск светлой речной струи.