От Волги до Веймара - [45]
Внезапно над лесом поднялся дым, сначала небольшими клубами, и через несколько минут лес ярко запылал, пожар стал медленно распространяться на юг.
В последние недели такие пожары возникали часто. Один из моих батальонов был привлечен к борьбе с лесными и степными пожарами. Но по приказу свыше батальон отозвали, так как даже сотни солдат не могли бы справиться с пожарами, в которых был повинен вермахт. Лесные пожары продолжались. На этот раз в малонаселенной местности.
Лесная пожарная охрана французов была организована и во время войны насколько можно хорошо. На протяжении жизни поколений, особенно в это жаркое время года, местным жителям приходилось защищать их единственное богатство – смолу, которая уже много лет служила источником основных доходов.
Почему же они не хотели знаться с нами, немцами? Можно только удивляться такому вопросу. Не было ни одного населенного пункта севернее или южнее Жиронды, где не знали бы о немецких преступлениях! Штренг, не имевший представления о настроениях французов, представлял себе первую встречу с ними совершенно иначе.
Атлантический вал
Тем временем наша дивизия уже была экипирована всем необходимым для действий в полевых условиях и полностью укомплектована.
Нам предстояло еще посетить Атлантическое побережье, и надо было спешить. Я взял с собой обер-лейтенанта Урбана. Он был в восторге, ибо никогда не видел океана, и его привлекало все, что имело отношение к истории культуры и к историческим традициям. Он восторгался ландшафтами, средневековыми замками и храмами, парками, виноградниками и цветущими садами. С нами отправился и мой ординарец, солдат лет двадцати, живо напомнивший мне моего первого денщика, когда я служил лейтенантом в 1917 году. Он радовался поездке. «Путешествие в составе вермахта» – таков был распространенный в то время лозунг вербовки в армию.
Меня тянуло в Септ. Там еще сохранилась Триумфальная арка Германика{40}, находящаяся на берегу Шаранты, остатки огромной римской арены и церковь Нотр-Дам, законченная около 1000 года н. э., богатая элементами мавританского стиля. Все это стоило посмотреть!
Однако из-за недостатка времени мы лишь бегло осмотрели Нотр-Дам и Триумфальную арку. До побережья оставалось 60 километров. Через час миновали Маренн и вскоре оказались у изрезанного крутого берега Ла-Трамблад. Сюда доносилось дыхание океана. За горизонтом, по ту сторону бухты, показался маяк – и вот мы на обрывистом берегу. Все покрывал шум прибоя.
Не задерживаясь, мы двинулись через Маренн и Рошфор в Ла-Рошель к старой рыбацкой гавани, с ее знаменитым бастионом – башней Сен-Николя – и отделенной от нее узким фарватером стоящей напротив башней де-ла-Шэнь.
От застоявшейся воды тянуло затхлым, гнилостным воздухом. Время от времени с моря дул сильный холодный ветер. И здесь мы застали отлив. Множество рыбачьих лодок погрузилось в жидкий ил. Между башнями в открытом море виднелись причудливые силуэты: палубные надстройки, такелаж, свернутые красно-коричневые паруса. Крики чаек смешивались со скрипом лебедок. Казалось, что в тусклом сиянии солнца виднелись контуры Илъ-де-Ре. Когда-то это была последняя остановка на пути к страшной Кайенне{41}; среди старых крепостных сооружений – тюрьма Сен-Мартин-де-Ре, типичное сооружение Вобана, мастера крепостных построек{42}. На протяжении столетий в этих тюремных башнях побывали и пламенные патриоты, и бандиты.
Перед нами была сама история, которая таила в себе многое – порабощение, борьбу за власть, завоевания.
Что происходило потом? Разве я раньше уже не побывал на французской земле как один из завоевателей? Разве я, осматривая тогда произведения искусства во французских соборах, считался с чувствами французов? И что такое STO – «Service du Travail Obligatoire» – «Служба трудовой повинности», чьи плакаты мы видели здесь в гавани, как не повинность гражданского населения завоеванной страны работать в стране завоевателей! Невольно вспомнились беседы с отцом по вопросам международного права – ведь в немецких военных училищах такому не учили. Значит, и здесь во Франции, оккупационный режим не считался с международным правом и законами войны, как это было везде, где появлялись немецкие солдаты. К чему же может привести все это?
На обратном пути мы снова остановились, чтобы немного отдохнуть. Ординарец и водитель ушли побродить вдоль живой изгороди из шиповника около домика, из которого слышались звуки губной гармоники. Как хороши этот покой и солнце, льющее свои лучи.
Я наблюдал за Урбаном. Он притих, видимо, снова пытался разрешить трудную для себя задачу.
А быть может, в нем происходило то же, что и во мне. Немногие часы пребывания на побережье оставили неприятный осадок. «Ну, Урбан, как все это выглядит?» – попытался я завязать разговор. Долго потом ответ обер-лейтенанта не давал мне покоя.
Здесь, на берегу океана, находятся немцы, а с ними и австрийцы. Однако он как житель Вены – «скажем это хоть раз прямо», заметил Урбан, – при всем желании не может мыслить так, как мыслит немец!
Сначала я не мог уловить, что Урбан имеет в виду. Затем он спросил: «Господин полковник, думаете ли вы, что мы навсегда останемся здесь, на берегу океана? Не временно ли, так сказать, мы здесь находимся?»
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.