От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. - [96]

4 сентября был подписан франко-польский договор о взаимопомощи. Однако это не произвело на Гитлера никакого впечатления и не поколебало его уверенности в том, что Великобритания и Франция постараются остаться в стороне от конфликта. Фюрер считал, что «если они и объявили нам войну, то это для того, чтобы сохранить свое лицо, к тому же это еще не значит, что они будут воевать»[597]. И здесь Гитлер был недалек от истины: 7 сентября в «Походном дневнике» генерала Гамелена появилась запись: «Никому не стоит морочить голову относительно Польши, которая, не будем скрывать этого, пропала»[598]. И хотя, как утверждают французские исследователи, основная часть французского правительства и высшего командования не разделяла подобные взгляды, однако ни заседание военного комитета 8 сентября, ни запоздалое заседание Межсоюзнического верховного совета так и не приняли никаких действенных решений[599]. Ни у Великобритании, ни у Франции не было желания вступать в серьезную схватку с Германией ради Польши.

В первые дни войны политика СССР в отношении Польши еще не приобрела завершенных форм. Об этом, в частности, свидетельствует включение в текст 2-го пункта секретного протокола, определяющего линию разграничения сфер интересов Германии и СССР, следующей существенной оговорки: «Вопрос о том, желательно ли в интересах обеих сторон сохранение независимости Польского государства, и о границах такого государства будет окончательно решен лишь ходом будущих политических событий»[600]. Оговорка – результат отсутствия в момент подписания протокола полной ясности в отношении дальнейшей судьбы Польши.

С первых дней нападения Германии на Польшу СССР, как социалистическое государство, в течение многих лет проводившее политику предотвращения войны, давшее в свое время определение агрессии и принципа неделимости мира, оказался перед дилеммой: либо признать войну со стороны Польши справедливой, национально-освободительной, каковой она на самом деле и являлась, и в нарушение договора СССР с Германией приступить к оказанию помощи жертве агрессии, в крайнем случае занять по отношению к ней доброжелательный нейтралитет, либо, назвав войну империалистической с обеих сторон, войной за пересмотр Версальского мирного договора, осудить ее, призвать мировую общественность бороться за ее прекращение и действовать по обстановке.

Однако секретный дополнительный протокол к советско-германскому Договору о ненападении от 23 августа сужал пространство для политического маневра. Можно предположить, что перед советским руководством имелся выбор из двух вариантов действий. Первый – если Польша окажет длительное сопротивление при поддержке Великобритании и Франции и война примет затяжной характер, сохранять нейтралитет, ожидая, на какой стороне окажется перевес, и в нужный момент бросить «решающую гирю» на ту чашу весов, которая «может перевесить», о чем Сталин говорил еще в 1925 году[601]. 7 сентября Сталин в беседе с Г. Димитровым дал оценку начавшейся войны: «Война идет между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. п.). За передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии было [бы] расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии)… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент подталкивать другую сторону»[602].

Второй вариант – в случае капитуляции Польши, опираясь на секретный дополнительный протокол, оставить на территории советской «сферы интересов» польское государство, вассальное по отношению к СССР. Однако при втором варианте были неизбежны большие моральные издержки. Советский Союз, еще вчера настойчиво боровшийся за создание системы коллективной безопасности в Европе, предстал бы в глазах мировой общественности пособником Гитлера в ликвидации Польши как суверенного государства.

Можно предположить, что еще при подписании Договора о ненападении с Германией Сталин не мог не понимать моральной уязвимости советской позиции: не случайно ведь он вычеркнул из преамбулы проекта договора тезис о дружбе с фашистским государством. Поэтому, по нашему мнению, все его последующие действия представляли собой лавирование с тем, чтобы выиграть время и как можно дольше оставаться нейтральным. Так, еще до начала военных действий в Польше он сделал попытку по дипломатическим каналам вновь пробудить у правительств Великобритании и Франции интерес к прерванным в двадцатых числах августа военным переговорам, даже предложил дату их возобновления – 30 августа. Зондаж, однако, оказался безрезультатным.

Параллельно советское руководство предприняло шаги, которые должны были продемонстрировать готовность Советского Союза оказать помощь Польше в ее противостоянии Германии. 27 августа Ворошилов выступил с интервью в газете «Известия», в котором дал понять, что СССР не исключает возможности поставок Польше «сырья и военных материалов» без заключения с последней пакта о взаимопомощи. Логическим продолжением этой линии стал визит советского полпреда в Польше Н. И. Шаронова к польскому министру иностранных дел Ю. Беку 2 сентября, во время которого он задал вопрос: почему Польша не обращается к СССР за помощью поставками оружия?