От Великой французской революции до I Мировой войны - [182]

С точки зрения полицейских, гомосексуал пренебрегает социальными барьерами. «Антифизическая практика» перестала быть делом сугубо аристократическим. В этом пороке погрязли крупная буржуазия и артистический мир; статистические сводки говорят и о существенной доле пролетариев–гомосексуалов. Педераст еще больше, чем любитель публичных девок, испытывает соблазн побега из своего круга; он презирает классовые и расовые барьеры. Буржуазия так же заботится о предохранении тела от какой бы то ни было заразы и о гендерной чистоте, как аристократы — о благородстве крови.

На протяжении последней трети века сложный образ педераста говорит о нарастании биологической тревоги. Зарождающаяся сексология, как бы протосексология, увеличивает угрозу; она ужесточает рамки поведения, рисует различные картины перверсии. Педераст отныне не один из многочисленных извращенцев вроде фетишистов всех мастей, эксгибиционистов или зоофилов, которые считаются носителями патологии, последовательно признаются жертвами «морального безумия», «генитального невроза», неумолимо ведущих к вырождению. Маньян и Шарко считают педераста жертвой дурной наследственности.

С тех пор гомосексуал — слово появилось в 1809 году — это не просто фигура, телосложение, темперамент; это отдельная история, стиль жизни и чувств. Детство и даже внутриутробная жизнь определяют его судьбу. Ему предлагается удовольствие быть каким–то образом интерпретированным. Он теперь не просто грешник, а больной, если не носитель плохих генов. Ему требуется лечение. Вырабатывается специальная терапия, в каждом случае индивидуальная, основанная на гипнозе, гимнастике, жизни на свежем воздухе, целомудрии — или же услугах проституток.

Преследование в обществе

Было много споров о силе репрессий, применявшихся к «содомитам» в XVIII веке. Тем не менее ясно, что это преступление, которое в повседневной жизни выявить очень трудно и к которому относились терпимо, если речь шла о взрослых, в народе очень преследовалось. Как правило, довольствовались тем, что наказывали «содомитов» за какие–то другие провинности. Историки не знают наверняка, каковы масштабы либерализации в этой области в революционную эпоху. Как бы то ни было, в дальнейшем начинаются репрессии — и идут по нарастающей.

Врачи и полицейские едины в оправдании травли гомосексуалов; врач Тардьё всецело поддерживает полицейского Карлье. Уголовный кодекс 1810 года игнорирует специфику преступления педераста; закон от 28 апреля 1832 года объявляет преступлением акт педофилии в отношении ребенка моложе одиннадцати лет; он преследует также попытку соблазнения и даже простую ласку. 13 марта 1863 года возраст ребенка был поднят до тринадцати лет. На практике юриспруденция оказывается гораздо более чудовищной, чем в целом безобидный закон. Начиная с 1834 года полиция устраивает облавы, одна из которых, имевшая место 20 июля 1845 года в саду Тюильри, стала знаменитой. В этот день толпа избивала несчастных «педерастов». В 1850–1880‑х годах репрессии шли по той же модели, что и преследования проституток, иногда даже более сурово: в 1852 году суд запретил пребывание в департаменте Сена педерастам–профессионалам, не имеющим постоянного места проживания и приемлемой с точки зрения обывателя профессии. В 1872 году некий Альфред по прозвищу Мадам Саки[453], который чересчур открыто приставал к мужчинам, получил два года тюрьмы; его арест был прецедентом.

Над частной жизнью гомосексуала висит дамоклов меч репрессий. Ему приходится скрываться. В больших городах складываются особые формы специфического общения–только так могут выжить эти маргиналы. Антропология мужской гомосексуальности возникает в годы Второй империи и сопровождает медицинский дискурс и полицейские меры. Этим людям требуется как–то сообщить о своем желании, а значит, должны появиться особые укромные места для их встреч. Боязнь доносчиков порождает появление определенного жаргона, опознавательные знаки становятся все сложнее.

Как отмечает Филипп Арьес, преследование со стороны общества иногда оказывает очень болезненное действие на несчастных; некоторым не удавалось пережить осуждения окружающих. Вильмен, министр образования в правительстве Луи—Филиппа, не смог смириться со своей страстью к мужчинам и сошел с ума. В то же время не следует слишком сгущать краски. В первой половине века, по крайней мере, некоторые гомосексуалы, как, например, Камбасерес[454] и Жюно[455], сделали блестящие карьеры. Общественное мнение к однополым любовникам даже терпимо, лишь бы проявления их склонности не выходили за рамки частной жизни. Парижское общество вполне принимает союз Дестюта де Траси[456] с другим идеологом и терпимо относится к сожительству маркиза де Кюстина и англичанина Эдварда Сен–Барба. Жозеф Фьеве[457] живет с Теодором Леклерком, автором популярных салонных комедий; любовники будут похоронены в одной могиле на кладбище Пер–Лашез.

Как бы то ни было, «педерасты» XIX века создали модель исключительно гедонистического секса, не имеющего целью продолжение рода. Богатый образ будущего. Выйдя из подполья и заявив о своей нормальности, гомосексуалы, по мнению Филиппа Арьеса, предложат молодежи новый торжествующий образ мужественности.