От Великой французской революции до I Мировой войны - [162]

Мы не будем подробно анализировать стиль поведения, однако систематический анализ все же возможен. Прогулки в саду, взгляды, признания, пожатия рук — вехи на пути зарождающейся любви Виктора Гюго и Адель, и проявления страсти Стендаля к Метильде не выходят за эти рамки. Точный в своих оценках Гизо говорит о воспитании чувств, калькированном с романтической модели. Ипполит Пута[432] описал страсть молодого протестанта к подруге своей матери; будущий министр чуть было не покончил с собой от горя.

«Деревенская любовь»

Изучить любовь в традиционном обществе, казалось бы, означает проникнуть в совсем иной мир. В крестьянской среде XIX века не было принято описывать свои чувства. В немногих письмах, которые временные лимузенские ми гранты посылали своим женам, о любви речь не шла — только о хозяйственных вопросах.

Отсюда следует необходимость соблюдать осторожность: свидетельства очевидцев — это этнологический взгляд, затуманенный предрассудками. Крестьянин в этих свидетельствах, вдохновленных веком Просвещения, — это дикарь, которого на пути к цивилизации задержала необходимость адаптироваться к «климату». Наблюдатели, вялые последователи Кондильяка[433] и идеологов, убеждены, что между органами чувств существует конкуренция; сила, даже насилие, вызванные тяжелым физическим трудом, антисанитарные условия, в которых протекает жизнь крестьян, мешают появлению тонких чувств и деликатности души. Также эти свидетели полагают, что крестьянину страсть доступна лишь в чудовищных формах. С их точки зрения, крестьянин абсолютно закрыт для романтической любви, посылающей деликатные сигналы объекту страсти. Для виталистов грубая телесная оболочка доказывает убожество души. Они сводят любовь в народной среде к грубым инстинктам и самоотверженности.

Некоторое время назад историки и этнологи отправили в утиль эту систему взглядов. Они смогли обнаружить любовь в сельском обществе. «О ней говорят, ею занимаются», — пишет по этому поводу Мартина Сегален. Но она действует в соответствии с другим кодом; именно это ввело свидетелей в заблуждение. Кроме того, существовали и значительные региональные различия.

Чувства выражаются не словами, а жестами. Люди встречаются на праздниках, ярмарках, вечерних посиделках, при найме на работу, при выходе из церкви. Друг друга замечают, друг другу нравятся. Влюбленный крестьянин немногословен; он может выражать свою склонность лишь иносказательно: ласковыми ругательствами или грубыми шутками. На любовном пути существуют вехи–жесты: руку сжимают до хруста, выворачивают запястья, трутся щеками или бедрами; сюда же относятся тяжелые похлопывания по плечам, тумаки; метание камней друг в друга–явное признание во взаимной склонности. Значение каждого такого жеста и даже градация ответов известны каждому.

Если молодые люди приняты в семьях друг друга, они могут ухаживать друг за другом. С этого момента «общение», раз и навсегда ритуализованное, становится объектом внимания социальной группы. Это ухаживание часто протекает в тишине. Оно является частью «секса ожидания», также строго кодифицировано; за ним тоже наблюдают, на этот раз молодежь. Самые знаменитые модели подобных ритуалов, как мы увидим дальше, — вандейское «сюсюканье» и «возня». Девушка может позволить парню ласкать ее грудь.

Трудности интерпретации

Такое поведение отныне хорошо известно; оно создает множество проблем. Следует различать общение в группе, которое может привести к вышеописанному, при этом партнерша может быть случайной, и общение личное, которое говорит о склонности именно к этой девушке и протекает в другом темпе. Необходимо также не смешивать публичное признание отношений, часто сопровождаемое ритуалами, и произошедшее после соблазнения девушки, которое проходит гораздо скромнее и которое не всегда доходит до этнологов. Взаимный интерес и чувства возникают всюду и все время — когда пасут коров, едут на рынок или возвращаются из церкви, и постоянный контроль этому не мешает.

Вопрос изучал Эдвард Шортер. По его мнению, первая сексуальная революция началась в XVIII веке. Понемногу молодежь захотела освободиться одновременно от ритуалов, контроля со стороны представителей различных возрастных групп и семейных стратегий. Прогрессу в сфере чувств и любовных отношений между партнерами благоприятствовали массовые миграции сельского населения и изменение структуры деревенской жизни. Это создало новую, более индивидуалистическую модель отношений. Распространение романтической любви — romantic love — слишком созвучно тому, что нам удалось увидеть, чтобы критиковать его.

Не стоит все же думать, что подчинение правилам, навязанным традиционным обществом, говорит об отсутствии личных чувств. Семейные стратегии не всегда противоречили взаимной склонности. Как отмечал Пьер Бурдьё, говоря о Беарне, эти стратегии дают возможность развернуться некой игре, в которой проявляются чувства участников. Рекомендации старших–не категорическое навязывание своей стратегии, они основаны на положительном или отрицательном опыте предыдущих поколений. Эти семейные нормы усваивались с раннего детства и служили для устранения чувственной уязвимости.