От Великой французской революции до I Мировой войны - [137]

Поэтому не вызывает особенного удивления фетишизм, описанный Вине и Крафт–Эбингом в конце века, симптомы которого были детально проанализированы Золя, Гюисмансом и Мопассаном. Мистика изгиба талии, фиксация желания на шелковистых округлостях груди, эротическая привлекательность ножки и кожи, из которой сшит ботинок, желание отрезать прядь женских волос и с наслаждением вдыхать ее аромат стали историческими фактами, как и фетишизм в отношении передника, символа интимности, допускающего любые вольности в обращении. Нижнее белье, на котором остаются следы интимной близости, болезни, иногда даже преступления, может скомпрометировать хозяйку; с него начинаются слухи, распространяемые горничными и подхватываемые прачками. Прачка, работающая в замке, располагает богатой информацией; в деревне она пользуется уважением, как женщина, знающая тайны красивого белья.

Внешность

В частном пространстве происходит подготовка к выходу в пространство публичное. Этот тяжелый бесполезный труд, на протяжении долгого времени бывший прерогативой элиты, распространяется повсеместно в период между 1880 и 1910 годами. У этого процесса есть несколько характерных черт, главной из которых является весьма определенный половой диморфизм, определяющий специфику ролей. Женщине принадлежит монополия на духи, косметику, румяна, на шелковые ткани и кружева, но главное — на такое затягивание фигуры в корсет, что всякие сомнения в ее праздности улетучиваются. Она–как бы витрина деятельности мужа, приговоренного носить черные и серые складчатые одежды, как если бы, по словам Бодлера, все мужчины были в трауре. Мужскому нижнему белью не хватало изысканности. Мужчина XIX века не гордится своим телом, разве что растительностью на лице. В то время в моду входит «волна Марселя» (по имени Марселя Грато, в 1872 году получившего патент на изобретение щипцов для укладки волос), и парикмахеры не обходят вниманием и мужчин, предлагая от пятнадцати до двадцати моделей усов, бород и бакенбардов.

В распространении этой моды нет ничего смешного: появляется новый стиль частной жизни. Она говорит о важности изменений, которые происходят в период 1860–1880 годов. Раньше деревня не доверяла всему, что приходило из города; в дни ярмарок крестьяне с гордостью щеголяли в своих деревенских одеждах на городских улицах. Надо сказать, что 1840–1860 годы — время экономического подъема на селе — были золотым веком местного костюма. Затем начинаются имитации, что приводит к утрате его символизма, к постепенному исчезновению региональных костюмов, бережно собираемых фольклористами. Чепцы и рабочие блузы постепенно сходили со сцены — модные журналы проникали в самые отдаленные деревни. Возможность получать покупки по почте, увеличение количества филиалов универсального магазина Printemps, повсеместное появление модисток и портних в конце века — все это подталкивало эволюцию. Жизнь молодых девиц, посту павших в ученицы, изменилась. Ивонна Вердье продемонстрировала это на примере Мино (Бургундия), правда, не выделяя особо того факта, что речь шла об историческом феномене, ограниченном по времени.

Городская рабочая среда также не осталась в стороне от этого процесса. Долгое время специфика профессии выражалась через костюм; до Второй империи на улице мелькали куртки рабочих, черные костюмы судейских и прочих представителей власти, воротники клерков. После 1860 года появилось понятие выходной одежды. Рабочий одевается, как буржуа, и смешивается с праздничной городской толпой. Воскресный отдых с тех пор меняется. Одеться в выходную одежду значит показать себя приверженцем чистоты. Юные девушки из рабочей среды осваивают новые средства понравиться: ботиночки, надушенные носовые платки, платья с облегающим лифом; у них меняются позы, жесты, походка; все стремятся научиться делать правильные покупки; ростовщичество процветает. Множество новелл Мопассана и песен того времени говорят обо всех этих новшествах, как и появление в модных ателье и лавках «девушек на побегушках», дальних родственниц гризеток.

Стыдливость и стыд

В XIX веке поведением руководят стыдливость и «стыд» За этими терминами скрывается двойственное чувство: с одной стороны, страх увидеть тщательно скрываемые телесные проявления Другого, с другой–боязнь того, что нечто тайное, секретное попадет под нескромные взгляды окружающих. Первое чувство вызывает напряжение, ужас перед естественными проявлениями организма, напоминающими о том, что тело существует. Ричард Сенетт пишет по этому поводу о «бледной немощи» женщин, названной так по цвету лица больных, — запорах, вызываемых страхом выпустить газы в публичном месте. Врачи описывают клиническую картину «эритрофобии» — мучительного страха покраснеть. Второе чувство проявляется, например, в отказе от гинекологического осмотра при помощи зеркал, что долго считалось «медицинским изнасилованием»; вплоть до конца века аболиционисты используют этот аргумент в борьбе против регламентированной проституции. К этому же типу фобий относится отказ выходить на улицу из боязни преследования незнакомцами.