От тёмного истока - [40]

— Ах, верно, — всплеснула руками дочь графа. — Вы ведь будете с нами ужинать, Андрей Кимович, я и забыла, Сомов сказал мне, что отец пригласил вас. Прекрасненько!

Анна приподнялась на цыпочки и, приблизив губы к самому моему уху, шепнула:

— Тогда я обещаю пока что хранить ваш секрет… Чекист…

Я замер, ощутив на коже тёплое дыхание девушки…

— Анна!! — резкий окрик вдруг раздался сзади, и мы оба, как по команде, отпрянули друг от друга и обернулись. На садовой дорожке стояла очень красивая, но красивая вульгарной красотой, ярко наряженная и намакияженная, с высокой причёской женщина, которая, конечно же, не могла быть никем иным, кроме как Марией Хосевной Залесьевой.

— Что всё это значит?! Кто это такой?! — на холёном лице графини застыло выражение гнева и отвращения.

Я почувствовал, что краснею, и на сей раз краснею всё-таки от стыда. Румянец на щеках Анны тоже стал ярче. Мы стояли растерянно, как застуканная парочка.

— Сейчас же отойди от этого… этого… — графиня не находила слов. — Я вызову охрану!

— Мама! — воскликнула Анна. — Почему ты кричишь? Это же санитарный инспектор из Москвы, Малинов Андрей Кимович! Папа вчера говорил о нём, помнишь? Я просто здоровалась с нашим гостем!

— Инспектор… Малинов… А, да. Владислав предупреждал… Что ж, здравствуйте, господин инспектор, — взгляд графини не утратил подозрительности, но гнев в нём сменился на брезгливую снисходительность. — Однако разве у вас не закончился рабочий день? Что вы делаете в усадьбе до сих пор? И что вам понадобилось от моей дочери?

— Папа пригласил Андрея Кимовича ужинать с нами, — объяснила Анна. — Да и вчера ведь он говорил, что господин инспектор будет ночевать у нас.

А вот это, кстати, была новость. Итак, Залесьев изначально собирался оставить меня на ночь под своим кровом. Хотел бы я знать, почему. Графиня же была явно из тех жён, что большую часть слов мужа пропускают мимо ушей.

— Ах, да… Помню. Всё равно, немедленно идём в дом. Что он тебе, компания?

Холодно и высокомерно кивнув мне, Мария Залесьева взяла дочь за руку и повлекла за собой ко входу в здание усадьбы. До меня донеслись обрывки её фраз — видно, графиня воспитывала дочь на ходу: «нашла, с кем за руку здороваться…», «мы не ровня…», «подумаешь, санэпидстанция…», «и думать не смей…»

Я задумчиво проводил их взглядом, вздохнул чему-то, а затем надавил ментальный рычаг, включая одновременно «общий рентген» и «истинное зрение».

Кусты и деревья сада сразу из тёмных теней сделались призрачными облаками зелени, фонари превратились в плавающие пятна беловатого огня. Неба не стало вовсе. И по ярко-жёлтой дорожке, оказавшейся вымощенной почему-то обломками кирпича, от меня медленно удалялись две странных фигуры, расширявшихся кверху и книзу. Одна пониже, вторая повыше, одна белоснежная, а другая чёрная, как смоль, с огненным венцом над подобием головы. Это были белая пешка и чёрная королева.

Ого! Раньше никогда столь сильно человеческие существа не изменялись в моих глазах под воздействием «истинного зрения». Я мотнул головой, чуть сфокусировал взгляд, и вновь увидел жену и дочь графа в более-менее нормальном обличии, но по-прежнему силуэт Анны сиял белой чистотой, мать же её была словно вся затянута в чёрную вуаль.

Это, конечно, требовало осмысления, но, в конце концов, не было главным. Я бросил следить за объектом своего восхищения и её родительницей и повернулся к зданию поместья. Немного напрягшись, я заставил его стены сделаться прозрачными. Так… На кухне трудились повара, готовя графский ужин, в огромной столовой на втором этаже неспешно расхаживал Сомов, расставляя чашки и тарелки на длинном столе. А что же графский кабинет? На его месте пульсировал кроваво-красный сгусток. Тёмные густые струи стекали по стенам и перекрытиям вниз, к подвалу, где в узких тёмных камерах тускло блестели громоздящиеся грудами большие золотые самородки, мерзко напоминающие куски трупного воска. Не врал Алёхин. И тут я заметил, что часть стен усадьбы, а именно находящиеся в средней части первого этажа, остались непрозрачными. О как. Я направил «истинное зрение» на эту область здания и усилил психическое воздействие. Из глубин дома медленно проявились очертания нескольких затемнённых комнат, увешанных ветхими драпировками и по углам затянутых паутиной толщиной в палец. Геометрия стен этих комнат была какой-то неправильной, углы располагались не так и не там, где нужно. С некоторым испугом я заметил, что ни расположение комнат, ни размеры их совершенно не соответствуют пропорциям и измерениям остальных частей дома, как будто они занимали не свою часть пространства, как будто, подобно болезненной опухоли, они замещали и вытесняли собой настоящие, реальные помещения. Я не мог понять, вертикально ли стоят их стены и горизонтален ли пол, а при попытке взглянуть одновременно на эти комнаты и на вроде бы соседствующую с ними кухню, я испытал сильный приступ головокружения и вынужден был схватиться рукой за столб садового фонаря, чтобы не упасть. Человеческий вестибулярный аппарат не способен был справиться с чуждо искажённой геометрией куска пространства, словно вползшего сюда из иных миров. Какая-то тёмная и страшная тайна скрывалась в этих комнатах. Не тут ли средоточие графской тёмной силы? Я проверил, легко ли вынимается из кобуры пистолет, стиснул зубы, и зашагал прямо сквозь кусты на искажённую стену, деволюмизируясь на ходу. Признаюсь, я зажмурился, проходя через стену, но даже не столько от страха, сколько из-за того, что никак не мог сообразить, шагаю ли я всё ещё, или падаю внутрь, как с обрыва во сне.