От сумы до тюрьмы - [32]

Зорин сообразил, что имея Ивана под боком, в пределах досягаемости, он будет постоянно держать в шахе и его отца. Рано или поздно Белов объявится, захочет увидеться, поговорить с сыном. И он чуть ли не в порядке приказа потребовал, чтобы Лариса взяла мальчика под свое крыло…

В полуподвале того здания, где Ольга беседовала с Шубиной, кряхтел от натуги не привыкший к физическим нагрузкам Руслан Тошнотович Тошнотов. Именно Тошнотов упросил Витька помочь с доставкой в Москву машины с продовольствием.

И вот сейчас Руслан, работавший в интернате Шубиной завхозом и снабженцем, надрывался, передвигая ящики в кладовке. Он освобождал место для мешков с сахаром, который причитался ему из той самой машины, как плата за помощь в доставке и реализации. С заказом ему помог его старый знакомый, Кабан. Он откуда-то узнал о партии дешевого сахара и дал Руслану наводку.

Конечно, он сам кое-что наварит на этой сделке, указав в расписке не ту сумму, которую заплатит. Но этого никто не заметит, интернат на этом ничего не потеряет — цена будет не выше магазинной.

XXI

Азиз пребывал в отличном расположении духа, потому что перед ним разворачивалось великолепное действо. К сожалению, разворачивалось оно не вживую, а на экране телевизора «Сони», стоявшего в его палатке, но запись была самая свежая, только что поступившая в Дагестан из Чечни кружным путем через Панкисское ущелье и Грузию.

Со стороны кроваво-алого, восходящего меж гор солнца, как маленькие серебристые осы на бескрайнем светло-голубом небе, немного опережая рев своих двигателей, заходили на цель штурмовики. Их целью был похожий на каменные соты аул, уютно прилепившийся к склону небольшого ущелья. Это были русские самолеты. От этих самолетов отделялись мелкие капли русских бомб, каждая из которых стоила столько же, сколько составляла пенсия сотен русских стариков вместе взятых.^.

Свершалось все это по его, Азиза, воле и во славу его, Азиза, кумира — великого основоположника единственно верного учения Мухаммада ибн Абд аль Ваххаба, да пребудет с ним Аллах.

Пару дней назад люди Хаттаба вступили в этот аул. Они пришли к старейшинам и по-хорошему попросили накормить, дать ночлег и выделить пополнение — хотя бы десять-пятнадцать мужчин. Но здешние старики повели себя неправильно. Накормить и приютить они неохотно согласились, а вот в пополнении отказали. Им, сказали они, эта война не нужна.

И вообще раньше, до того, как Джохар стал меряться силами с русскими, они жили гораздо лучше. Собственно, только раньше и было то, что можно назвать жизнью. Были школы, клубы, линии электропередач, привозили кино и показывал телевизор. А сейчас — ни школ, ни больниц, ни пенсий, ни телевизора. Дети растут, простой грамоты не зная, читать и писать почти не умеют. Что в этом хорошего? Хаттаб сначала хотел расстрелять пяток упрямцев, чтобы другие поумнели, но потом сказал:

— Аллах велик. Надеюсь; Аллах направит вас на истинный путь, и очень скоро! Накормите нас, дайте продукты, и мы уйдем отсюда.

Передохнув, они покинули неразумных местных жителей и вскоре сделали привал на склоне, с которого открывался отличный вид на аул. Просто просился на пленку.

И вот теперь предположения Хаттаба в который раз блестяще оправдались. Русский наблюдатель, притаившийся на одной из окрестных вершин, слишком поздно заметил, что в аул вступили боевики. Пока он по рации связался со своим начальством, пока его начальство связалось с начальством летчиков, пока начальство летчиков решало, что лучше: бомбить самим или переадресовать информацию артиллеристам, прошло время.

Когда, наконец, русские самолеты взлетели и взяли курс на аул, боевиков там уже не было. Зато были жители. Куда ж они от своего добра-то денутся?

Бомбы обрушились на мирные дома. С первого же захода все пошло, как по маслу: взрывы сметали крыши и стены, рвали на куски и несговорчивых стариков, и их детей, и внуков.

Азиз, поглаживая бороду, любовался, как русские устраивают для него грандиозное шоу с огненными шарами и взлетающими под облака ошметками детских и женских тел.

Азиз смотрел на этот ад на земле с торжествующей усмешкой. Они хотели отсидеться в своих домишках, пока за них отдуваются другие, не знают ни минуты покоя, проливают свою кровь в борьбе за их независимость. Эти глупые чеченцы не желали внимать словам ваххабитов, но зато быстро поняли язык русских бомб.

Оператор, снимавший фильм, изменил ракурс. Теперь он показывал боевиков Хаттаба. Все они смотрели на раскинувшийся внизу все еще горевший аул, кричали и радостно жестикулировали. Один даже от избытка чувств начал палить в небо из «Калашникова». Камера показала тропу, ведущую из аула. По ней поднимались длинной вереницей одетые кто во что попало мужчины. Их было человек сорок. Многие из них несли автоматы, пулеметы, но было и несколько карабинов, уцелевших еще с той войны. Это были горцы из только что взорванного аула. После того, как у них на глазах русские убили матерей, жен и детей, им не оставалось ничего иного, как идти и мстить.

Но насладиться этим зрелищем Азизу не дали. Опять прозвучал сигнал спутникового телефона. Звонил Усман — командир группы, которому он велел охранять груз для Москвы. Азиз нажал на «ОК», уже предчувствуя неприятности.