От солнца к солнцу - [7]

— Всегда спит в самолете…

— И слышит все, что о нем говорят, — добавил дремавший.

Тот, кто бодрствовал, был так же словоохотлив, как первый сонлив. Узнав, что в самолете журналисты, всполошился:

— А к нам в Мильково заедете? Не слышали про Мильково? Место-то какое! Долина, а вокруг сопки… Хотите заголовок для очерка о Милькове? «Камчатская Украина». Вы знаете, какие у нас хлеба, какая кукуруза! А картошку нашу видели? Огурцы наши едали?

— Не забудь про капусту, — сказал, не открывая глаз, его приятель.

— А что! Другой такой капусты нет. Мамина капуста…

— Чья?

— Мамина. Александра Васильевича. Нашего селекционера. До чего хороша! Сахар… А какое разнотравье у нас в Милькове, какие травы на лугах! По два укоса за короткое лето!.. Так вы заедете в Мильково?

— Постараемся, — сказали мы в два голоса.

Среди пассажиров чернявенькая девчушка лет десяти. Ее зовут Ада. На коленках желтый школьный портфельчик с трогательными чернильными пятнышками. Она не снимает с него рук. Куда она летит? К маме. Сопровождающий ее «дядя Коля» говорит, что ездил в Москву на совещание и заезжал по просьбе соседки в Пензу, чтобы забрать из детского дома ее дочку. Не знаю, почему девочка Ада попала в детдом. Но как хорошо, что она возвращается к маме на Камчатку и сможет показать ей тетради с отметками, которые лежат в желтом портфельчике…

— Ключевской! — крикнул кто-то, и все прильнули к окнам.

Под нами, чуть в стороне, курился вулкан. Но это не то слово — курился. Он выталкивал, метал, разбрасывал по сторонам черные клубы дыма. Может, в иные дни он и мирно курится, может, и вьется над ним легкий дымок. Сейчас мы его видели клокочущим, разгневанным. Рассерчал, наверно, на облака, которые почти всегда надежно укрывают его макушку, а нынче, расступившись, открыли солнцу и любопытствующим человеческим глазам.

…Дорога с посадочной площадки в поселок Ключи была обычной трудной камчатской дорогой между сопок, через лес. И вдруг местность на каком-то участке обернулась безжизненным лунным пейзажем. Стоят мертвые, потерявшие листву деревья, и их оголенные ветви, как и все кусты вокруг, покрыты густым слоем серого пепла. А вот уже ни деревьев, ни кустов, ни травинки — выжженная долина. И тот же серый песок, размоченный дождями, засасывающий колеса машины. Мы едем по вулканическому пеплу, который извергнут из кратера Безымянного.

Этот вулкан — соседний с Ключевским. Он всегда находится как бы в тени своего величавого соседа. На человеческой памяти Безымянный ни разу не подавал и малейшего признака жизни. Он спал без дыхания, глубоким летаргическим сном. Так и считалось: потухший вулкан. Ему и имени-то подходящего не подыскали — Безымянный… Ученых интересовал мало. Недавно только решили исследовать застывшую на его склонах лаву, которая свидетельствовала, что он все-таки бунтовал когда-то. И вот тут-то, потревоженный, Безымянный начал вдруг пробуждаться. Как и человек, прежде чем проснуться, вулкан зашевелился, потянулся в своей каменной постели и это его «шевеление» сразу же засекли сейсмические приборы. Толчки, толчки, толчки…

Все записали чуткие сейсмографы, и по их показаниям выходило, что эпицентр всех этих маленьких землетрясений в районе Безымянного. Но он же безнадежно потухший! Сочли, что приборы ошибаются. Это Ключевской, наверно, готовится к очередному своему извержению: ему по вулканьему «графику» как раз подходит срок. И стали бдительно наблюдать за Ключевским. А он вел себя претихонечко. Словно замер, прислушиваясь к пробуждению соседа. И тот восстал ото сна! Выбросил столб газа. Потом стал сыпать пепел. Это был сухой ливень! Мелкий-мелкий песок покрывал леса, сопки, долины на десятки километров вокруг. Он ложился на дороги, на крыши домов. Разъедал глаза, скрипел на зубах. Над округой стояло сплошное песчаное марево. И так много дней подряд. А Безымянный только распалялся…

Об этом мне рассказывала на вулканологической станции Генриетта Евгеньевна Богоявленская, которая как научный сотрудник курирует Безымянный. Она молода, и я позволю себе называть ее просто Генриеттой.

Генриетта считает, что ей, как начинающему вулканологу, удивительно повезло. То есть сначала совсем не повезло. Когда она приехала сюда, закончив геофак Воронежского университета, ей достался мертвый, потухший вулкан. Пусть у него было любопытное геологическое строение. Но куда интересней иметь дело с вулканом живым, активным. Таким, как Шевелуч, которого опекал ее муж, Игорь Иванович Гущенко. Шевелуч время от времени закипает, выбрасывая лаву, пепел. Не то что ее Безымянный.

И вдруг Безымянный ожил. Между прочим, с этим событием совпали еще два события в жизни Генриетты. Во-первых, к ней на Камчатку переехали из Воронежа родители; отец, агроном, собирался и здесь разводить овощи. Во-вторых, в самый канун извержения у нее родилась дочка Аленка. И молодая мать-вулканолог укачивала свое дитя, можно сказать, под грохотание недавно ожившего вулкана.

А он все распалялся и распалялся. Потом неожиданно затих. Но теперь ему уже не верили. Было замечено, что за последнее время его как бы приподняло и раздуло. Да-да, он раздался вширь и стал выше. Какие-то страшные силы распирали вулкан изнутри, искали себе выход. И они должны были прорваться сквозь лаву, закупорившую жерло, или вместе с ней…