От солнца к солнцу - [15]

Облака расступились, и Михалыч, не отрываясь от окна, «читает» море. А я наблюдаю за его подвижным нервным лицом, на котором как бы отражается море и все, что там внизу происходит.

— Эх, — говорит, — северного шторма не хватает! Перемешал бы водичку, рыбу повыше бы поднял…

Кому что! Михалычу подавай шторм. А капитаны торговых судов с тревогой поглядывают сейчас на барометр: как бы штормяга не задул…

Секунду назад лицо авиарыбака было спокойным, невозмутимым, а вот уже заходили желваки, глаза сузились, как у охотника, почуявшего зверя. Высмотрел? Да-да, что-то увидел.

— Косяк!

Где, где косяк? Море по-прежнему как застывшая вулканическая лава. Ничего примечательного не могу разглядеть, как ни стараюсь. А! Вон длинная коричневая полоса с лохматыми, рваными краями.

— Михалыч, — спрашиваю я, — косяк слева? Да?

— Нет, это не косяк. Это — водоросли. Разве сельдь ходит так? Она плотней, собранней держится. Видите впереди круглое фиолетового оттенка пятно? И рядом еще, еще. Вот это косяки… Ого, сколько их тут!

И он бежит в пилотскую. Я за ним. Второй пилот, уступает Михалычу место. Перед ним микрофон. Он сзывает суда:

— Я — «Рыба»… Я — «Рыба»…

— Я — «Изумрудный»… Я — «Изумрудный», — сразу откликаются снизу.

— Кто капитан на «Изумрудном»? — вопрошает Михалыч.

— Дьяченко, — докладывают с моря.

— А, Николай Федорович! Приветствую. А я думал, ты еще в отпуске.

— Здравствуй, Михалыч. Я позавчера прилетел.

— Где отдыхал?

— Под Новгородом. Ох и рыбы ж там в озерах! Удочкой ловил. На мармышку… Целые ночи просиживали.

— И сюда к самой рыбе подоспел. Тут полно косяков. И у Халатырского пляжа и на Сараньей банке. Поработаем? Кошелек в порядке?

— Можем метать…

Это они про кошельковый невод. Очень удобное орудие лова. Сеть с кольцами, которые стягивают ее как «молния» — кошелек. Косяк захлестывают этим неводом, как петлей. Один конец петли на сейнере, другой на шлюпке. Сейнер идет по кругу, а шлюпка на месте. Смыкаются концы невода, стягиваются кольца — и кошелек закрыт. Если метнули удачно, не промахнулись — сельдь в кошельке!

Ходим низко над морем. Высота метров 600. Теперь уже косяки может отличить не только наметанный глаз Михалыча. Я вижу их и больше не путаю с водорослями. Округлые, темноватые, чуть расплывчатые пятна с фиолетовыми разводьями. Словно проплыл танкер и пролил нефть, и она пошла кругами… Пасется селедочка, поедает планктон, не ведая, какая опасность нависла над ней. Вот «Изумрудный» уже приготовился к охоте, спустил шлюпку и ждет распоряжений свыше.

Сейчас они последуют. Михалыч скинул пиджак, засучил рукава, прищурился. Постучал согнутым пальцем в микрофон.

— «Изумрудный»! Внимание! Хочу подобрать вам косячок побольше…

— Ждем, ждем…

— Кажется, вижу подходящий. Прямо по носу у вас. В четырех кабельтовых примерно… Идите средним ходом.

— Есть средний ход!

— Косяк сместился правее. Дайте правее восемь градусов… Теперь четыре левее. Так держать!

— Есть так держать!

— Прибавьте обороты. Какой ветер у воды?

— Норд-вест… Пять баллов…

— Славно! Доверните два градуса левее. Полный вперед!

А косячок, то ли почуяв угрозу, то ли решив перебраться к более аппетитному планктону, стремительно уходит. У него тоже свой «полный вперед». Но «Изумрудный» побыстрее. Вот-вот настигнет, схватит. И вдруг косяк метнулся в сторону. «Изумрудный» за ним. Наступает косяку «на пятки». А тот опять ускользает. Вся эта масса рыбищи, как комок ртути, вывертывается, выскальзывает, не дается. Погоня сложна. Ведь с борта сейнера сельди не видно. Видно ее лишь нам с самолета. Снова и снова выводит Михалыч «Изумрудного» на цель. А цель — живая, ускользает. Вспотел, расстегнул ворот. Наверно, и там внизу капитан весь мокрый.

— Левее, левее!

— Еще левее! — кричу и я в азарте погони, забывая, что я тут лицо постороннее.

— Отставить! — охлаждает мой пыл Михалыч. — Не слушать корреспондента! Держать прежний курс! Можете еще прибавить обороты? Готовьтесь к замету! Отдать шлюпку!

Но что это? Косяк исчез. Где он? Видна только тень от нашего самолета, бегущая по воде, и в этой тени растерянно заметавшийся «Изумрудный».

— Опоздали мы с тобой, Николай Федорович, — говорит в микрофон Михалыч, — сельдь ушла на глубину. Вспугнул ты ее мотором. Или пересек. Очень нервная попалась рыба. Интеллигентная, с тонким чутьем. Ручаюсь, что жупановка. Видна по характеру.

— Я тоже так полагаю, — долетает огорченный голос с моря. — Жаль упустили…

Ну, не горюй, дорогой. Вон еще один на примете. Этот-то возьмем…

Теперь, уже сработавшись, самолет и сейнер мертвой хваткой вцепляются в новый косяк, не давая ему опомниться. «Изумрудный» захлестывает его своей сетью, как лассо. И тут же затягивает петлю.

Идем совсем низко над кораблем. Видим, как рыбаки вытягивают кошелек. Видим, что он полный, кипит.

— Поздравляю с уловом! Что у вас там? Жупановка? — кричит в микрофон Михалыч, хотя его сейчас услышали бы, наверно, и без микрофона.

Не сразу отвечают с «Изумрудного». Видимо, разглядывают добычу. И потом радостно:

— Жупановская! Благоцарим за отличную наводку…

А авиарыбак скликает по радио новые суда:

— Я — «Рыба»!.. Я — «Рыба»…