Я рявкнула на кого-то в метро – облако едкого дыма поднялось к потолку. Не простила какую-то мелочь – еще облако. Соврала ради своего удобства – еще одно…
С нами в этой комнате наши старики и дети. Те, кто послабее нас.
Мы кое-как приспособились.
Наши легкие черны, в глазах у нас темно, но мы большие и сильные, мы справляемся.
Наши дети задыхаются первыми.
Мы спорим, кричим, мы чуть не деремся, дым все черней и удушливей, и вот уже их плача не слышно за нашими криками, но кто-то оборачивается и говорит: «Смотрите, он задыхается!»
Странно, но тут мы вспоминаем о Боге.
Мы требуем от Него справедливости. Мы хотим знать, как это вышло, что Он «наказал» самого маленького и слабого.
Он не может нам ответить. Он держит за руку того, кто задыхается в люльке. Там Его место, и с этого места Он не уйдет.
Я знаю, что нужно делать. И вы знаете. В общем, в этом нет ничего сложного.
Надо перестать дышать ненавистью и злобой.
И еще. Надо постараться влезть на табуретку и приоткрыть окно. Хоть чуточку. И подтащить к щели тех, кто еще не задохнулся.
Мне очень повезло. Значительную часть своей жизни я живу среди тех, кто пытается приоткрыть это самое «окно».
Удивительно, но нас очень много. Нас делается больше с каждым днем.
Я думаю, это происходит оттого, что Царство, где маленький Митя Панин играет с птицами, становится ближе с каждым днем.
Повесть впервые опубликована в журнале «Знамя»
* * *
Начало жизни для меня – конец,
Кончина жизни для меня – начало,
Не знаю я, откуда прихожу,
Где нахожусь, куда пойду – не знаю.
Я, как земля, рождаюсь от земли,
Как прах от праха, будучи, конечно,
От тленья – тленным и всецело смертным.
Немного дней живу я на земле
И умираю – ухожу из жизни
В иную жизнь. Я оставляю тело,
Но знаю, что оно воскреснет вновь
И будет жить во веки, бесконечно.
* * *
Итак, наказание стало
Великим благодеяньем:
Это не наказанье вовсе,
А действие Божьей любви.
Ибо смерть для людей означает
От хлопот и забот избавленье,
Прекращенье болезней, страданий,
Отсеченье грехов и неправды,
Избавленье от всякого зла.
А тем, кто жил свято и чисто,
Смерть дает непрестанную радость.
Утешенье и вечную сладость,
Невечерний Божественный свет.
Симеон Новый Богослов[10]
