От рук художества своего - [9]
Андрей негромко постучал.
Открыл слуга, согбенный старик, очевидно вывезенный мастером из Франции. Из-за его спины выглядывал сам Каравакк в рубахе с засученными рукавами и в переднике, перепачканном красками. В левой руке он держал сразу несколько кистей.
Он вгляделся в лицо пришедшего.
— Матвеев? Вот так сюрприз с утра! — крикнул он. — Ну, входи, входи, рад тебе!
Никак не ожидавший такого радушия Андрей немного растерялся.
— Проходи, проходи! — пригласил Каравакк широким жестом, пропуская Андрея вперед, а сзади за ними слуга задвинул тяжелый засов. Сюда, сюда, — Каравакк кистями показал дорогу, — прямо в мастерскую! Я спешно работаю, но получас уделить тебе могу.
В дверях мастерской Каравакк обогнал Андрея, быстро подошел к мольберту с укрепленным на нем недоконченным полотном и отвернул его к стене. Матвееву это понравилось.
«Как и я, не любит показывать незавершенное», — отметил Андрей.
— Портрет князя Черкасского, — пояснил Каравакк. — Несколько дней пишу без разгибу. Погоняют!
Матвеев понимающе кивнул.
Цену-то он себе знал, но чувствовал сейчас себя очень неловко. Работы на Андрея сразу же взвалили много, а платили гроши, приходилось залезать в долги, их накапливалось все больше и больше. Потому и пошел он одалживаться у Каравакка, знатного мастера, отзывом. Удостоверит, что Матвеев живописец немалой руки, тогда и о прибавке можно просить и, значит, из долгов вылезти. А не даст — беда! Придется ему искать другие пути.
То, что Каравакк встретил его непринужденно-доброжелательно, сразу успокоило Андрея. Он быстрым взглядом окинул мастерскую и вдруг задохнулся, остолбенел: в кресле кто-то сидел. И была в сидящем какая-то недостоверная, жуткая странность. По-видимому, это сидел сам князь Черкасский, которого писал Каравакк. На князе был нарядный бархатный кафтан с пристегнутым сзади воротника богатым ожерельем, пола кафтана была отвернута так, что виднелся песцовый подбой. На кафтане сверкали звезда и золотые позументы. Одна рука князя лежала на колене, другая — ее-то Андрей сразу и увидел — покоилась на подлокотнике кресла. Одного Матвеев не мог понять никак — перед ним сидел нормальный человек, но без головы. А голова стояла на столе. Рядом с креслом. Голова как голова — с черными надменными бровями, с горбинкой на породистом носу, с серыми навыкате глазами. Над ушами торчали букли хорошо уложенного светлого парика.
— Фу-ты! — шумно выдохнул Матвеев. — Ну и дела! Гляжу-гляжу и никак в толк не возьму: сидит вроде князь, а головы у него нет! Вижу — она особняком стоит. Что такое? Никак не свяжу, чуть мозги не свихнул!
Француз развеселился, хохотнул, глядя на обескураженного Андрея.
— Я с этим изрядно наловчился, — насмешливо сказал Каравакк, — вылеплю голову из глины, подкрашу, дорисую, одену персону — и пошел мазать! Как по маслу идет. Только успевай кистью разглаживать. Да-да, разглаживать — ведь полотно как шелковое, оно любит, чтобы его гладили, не так ли? Полотно надобно любить, ласкать, как женщину. А, Матвеев?
— Не знаю, — нерешительно сказал Андрей, — наверное, надо… Я его и ласкаю, и бью, и даже насквозь часом проткну, если не по-моему выходит. Когда как… Головы наши молярские завсегда забиты, — вздохнул он, — ни ночью, ни утром, ни днем покою нет!
— Куда там покой! — отмахнулся Каравакк в сердцах, а потом спросил: — А ты с манекеном не работаешь?
— Нет, я больше с памяти.
— Ну, это всяк на свой лад, — согласился Каравакк. — В нашем деле ведь правил для всех не существует. Кто как может, так и красит. А знаешь, мне этот безголовый князь, — он ткнул в манекен кистью, — сто раз милее живого! С тем возня, нужно с ним болтать, развлекать. Это несподручно, рассеивает, а я люблю работать спокойно.
Он пододвинул свободное кресло.
— Садись!
Андрей сел. Хозяин тоже устало опустился на маленький синий диванчик, положил на колени тяжелые локти.
— Ну, расскажи, Матвеев, какие новости на белом свете? Я уже целую неделю живу затворником… Что там делается, в Канцелярии?
— Бог мой, какие там дела! — пожал плечами Матвеев. — Бегают, суетятся, ругаются. Слышно стало, что двор в Москву переедет. Так живописную команду уже подушно расписывают — кому у каких дел быть и что кому делать надлежит. Ну, и пошел раздор, все так перегрызлись, что и не глядят друг на друга! Противно сие. Ушами живут.
Каравакк с удовольствием поглядел на него, сочувственно улыбнулся. Андрей вздохнул.
— Я ныне работаю портрет Ульяна Акимовича Синявина. Сами знаете, начальника писать дело хлопотное… Вот он-то, Синявин, велел мне к вам пойти, сказал, указ Каравакку есть, чтоб Матвеева освидетельствовал в художестве. Вот и пришел! На вас полагаюсь, мастер. Бумага мне от вас нужна.
— Что ж, я готов! — сказал без задержки Каравакк. — Картину твою, что в Канцелярии висит, видел. Покаянье святого Петра. Изрядно написано, с пылом! Ничего не скажешь. Цвет хорош, скомпоновано остро. Я тебя со всей охотой аттестую! Что ж, бумага дело великое! Знаю. Вот меня сам царь вызвал, а как приехал я сюда, мой друг, так первым делом меня экзаменовать стали. Вот натура, вот холст, садись и пиши! Ну, и писал неделю…
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.