От Пушкина к Бродскому. Путеводитель по литературному Петербургу - [11]

Разоблачительные свои стихи он закончил, однако, призывом: «Чека! Где ты?»

Чека откликнулось. Однажды во время завтрака все выходы были заняты мрачного вида красноармейцами, и элегантный молодой человек в галифе, проверив заодно документы у всех завтракающих, опечатал буфетную огромными красными печатями.

3 августа 1921 года поэт Гумилев был арестован прямо в Доме искусств. 2 августа он провел последнее занятие со своими студийцами, а 3 августа на рассвете его арестовали. 25 августа 1921 года тридцатипятилетний Гумилев был расстрелян – по обвинению в участии в заговоре против власти.

Некто Бобров, провокатор и стукач, знакомый со многими литераторами, сказал при встрече М. Лозинскому:

«Да… этот ваш Гумилев… Нам, большевикам, это смешно. Но знаете, шикарно умер. Я слышал это из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж – свалял дурака. Не лез бы в контры, шел бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны.»

Именно такую геройскую смерть Гумилев и искал. И написал об этом:

И умру я не на постели

При нотариусе и враче…

За две недели до этого был похоронен на Смоленском кладбище Александр Блок, в своей поэме «Двенадцать» воспевший революцию – и погубленный ею…

О конце Дома искусств писал в своих воспоминаниях замечательный поэт Ходасевич: «Жизнь была очень достойная, внутренне благородная, проникнутая подлинным духом творчества и труда. Потому-то и стекались к нему люди со всего Петербурга – подышать его чистым воздухом и просто уютом, которого лишены были многие. По вечерам зажигались многочисленные огни в его окнах – некоторые видны были с самой Фонтанки – и весь он казался кораблем, идущим сквозь мрак, метель и ненастье. За это Зиновьев его и разогнал.»

Дом Искусств официально был закрыт в начале 1923 года.

Когда я приехал в Ленинград, еще не будучи школьником, в 1946 году, в этом доме был кинотеатр «Баррикада». Название правильное, большевистское. Помнил ли кто-нибудь, что в этом здании шла когда-то замечательная жизнь?

Теперь здесь роскошный отель «Талион» с развевающимися у входа флагами всех стран. А что тут было в другие эпохи? Мемориальная доска Грибоедова, правда, есть. А как же другие гении, жившие здесь?.. Но не портить же этими бесчисленными досками только что отреставрированный «под старину» роскошный фасад!

Хранить надо не только древнюю историю, но и ту, при которой жили мы. Помню, отец рассказывал, что в Строгановском дворце жили в тридцатые годы лучшие специалисты Всесоюзного института растениеводства, профессора, академики. Кто это помнит теперь?

Идем дальше по Невскому, приближаясь к Адмиралтейству, как бы замыкающему Невский. Впрочем – скорее это не конец, а начало: Невская «першпектива» возникла как просека, которую вели от Адмиралтейства, где строили на Неве корабли, к скрытой в чаще лесов Александро-Невской лавре. Корабельщики и монахи прорубались через леса навстречу друг другу – предполагалось, что это будет абсолютно прямая просека и из морского центра – Адмиралтейства – откроется вид на духовный центр – Лавру. Однако лазеров тогда не было – да думаю, что и с лазером бы промахнулись. Одно из самых распространенных ныне выражений – «не срослось». В результате сошлись на площади, где стоит теперь Московский вокзал, криво и слегка под углом: из морского центра духовный центр не видать. Хотя кривизна вообще редкость для Петербурга. И каждый раз чемто объяснима. Последние улицы, пересекающие Невский – большая Морская и Малая Морская, населенные прежде корабелами, а после ставшие самыми шикарными улицами города, – тоже чуть искривлены: домики строились вдоль Мойки, а она криво течет.

Дом № 13

Живу я, волею судеб, как раз на пересечении Невского и Большой Морской, в следующем после Дома Искусств доме № 13 – тоже историческом. Тут внизу был оружейный магазин, где, по одной из легенд, секундант Данзас покупал револьверы для пушкинской дуэли. Кроме того, здесь был и знаменитый картежный вертеп, где, волею Пушкина, проигрался Германн из «Пиковой дамы». А еще тут проигрался и сам Пушкин, да еще аккурат перед свадьбой! Но я – осторожно скажу – кажется, выиграл: хотя бы уже тем, что здесь поселился.

Как это произошло?

В 1988 году из Парижа в Петербург привезли последнюю поэтессу Серебряного века, подругу Гумилева Ирину Одоевцеву, и поселили в этом доме, только что прошедшем капитальный ремонт, в бывшем служебном флигеле в длинной несуразной квартире, бывшей коммуналке окнами во двор. Так было надо. Мол, у нас все в порядке, и эмигранты теперь едут назад. Когда-то Одоевцева была знаменита, мало того – очаровательна. Настоящее ее имя – Рада Густавовна Гейнике. Ее отец, Густав Гейнике, был богач. Раннюю юность она прожила у отца в Риге, о бурных событиях своего отрочества и ранней молодости она рассказала в романе «Ангел смерти» и книге «Девять повестей». В 1918 году она приехала в Петербург и сразу оказалась среди молодых писателей и поэтов, входивших в студию «Цех поэтов», которой руководил Гумилев. Чуковский, хорошо ее знавший, вспоминал: «Она была женщиной с примечательной внешностью: гибкая, тонкая, с узким лицом, с узкими длинными пальцами, с пышнейшей короной темно-рыжих волос цвета старой бронзы, с зеленовато-голубыми глазами, очень тонкой кожей той особой белизны, которая бывает только у рыжих. В одной из своих ранних баллад она говорит о себе как о перевоплощении кошки. Гумилев в посвященном ей стихотворении «Лес» называл ее «женщиной с кошачьей головой»… Она в своей стремительной кокетливой речи не произносила по крайней мере половины букв русской азбуки, что почиталось признаком величайшей изысканности. Она была всего только юной студисткой, а важные члены студии, признанные поэты нас, студистов, почти не замечали и держали себя с нами свысока. И вдруг все переменилось. Рада Гейнике, сделавшись Ириной Одоевцевой, стала центром всего примыкавшего к «Цеху поэтов» круга, стала душой этого круга, предметом его восхищения и почитания. Все мы знали тогда посвященное ей стихотворение Гумилева «Лес», которое заканчивается так: