От прощания до встречи - [113]

— Но как же ты мог умолчать о договоренности с британским генералом? Послу не сказал — ладно. Посол для нас человек новый, к тому же государственный человек, большой начальник. Но мне-то ты мог сказать! Вроде бы друзья-товарищи. Зачем же ты оставил меня в неведении? Я же целые сутки тревожился, ломал голову над новыми подходами, эти пайки мне во сне снились…

— Не был уверен, оттого и молчал, — ответил Жичин. — Зачем раньше срока обнадеживать? Я тоже думал о других путях, пока не увидел эти пайки живьем.

Ужин подошел к концу, но перед тем как расплатиться, Комлев попросил принести по рюмке коньяку.

— Это надо же, какое у тебя терпенье, — сказал он. — Я, пожалуй, не выдержал бы.

— У меня к тебе нижайшая товарищеская просьба, — взмолился Жичин, когда понял, что и упрек обратился в похвалу. — Не хвали меня. Ладно? Никогда не хвали. Не знаю почему, но когда в глаза начинают хвалить, мне всегда видится подвох.

8

Ноябрьским вечером к пяти часам начали съезжаться гости. Это был первый большой прием после длительного перерыва из-за фашистского нашествия, и в посольстве витал дух русского радушия и праздничной торжественности. Первая дама посольства прошла по залам, окинула хозяйским взглядом столы, осталась довольной. В холле появился посол, она оглядела и его, поправила галстук. Все распоряжения были отданы заранее, и посольский персонал стоял наготове.

В помещении перед холлом, переминаясь с ноги на ногу, толпилась добрая дюжина приглашенных гостей. Они долго причесывались, прихорашивались, а на самом деле по скромности либо из-за невысокого чина никто не отваживался, чтоб его объявили первым. Выручил британский полковник, высокий, поджарый, с рыжеватыми усиками. Едва успев войти, не удостоив никого взглядом, он гордо прошествовал к солидному человеку в черном фраке — глашатаю, в посольском речии «крикуну» — и небрежно вручил приглашение. Следом за ним у двери в холл, держа в руках пригласительные билеты, выстроились цепочкой остальные гости.

— Полковник Крафт! — выкрикнул басовито толстяк глашатай, и прием загудел. Британец пересек холл, остановился, склонив голову, перед первой дамой посольства, пожал протянутую руку ей, потом послу, поздравил с национальным праздником.

— Добро пожаловать! — приветствовал его посол и привычным жестом пригласил следовать к столам. У входа в зал британца встретил Комлев.

Гостей ожидалось много, около тысячи, всех надлежало встретить, не обойти вниманием, а посольский штат исчислялся тремя десятками, поэтому каждая душа была на счету и, согласно табели о рангах, определена на опеку приглашенных. Самые большие хлопоты выпали на долю Жичина и Комлева: на двоих приходилась половина гостей — французские, английские и американские офицеры. Победа над врагом была главным делом союзников, ковали ее прежде всего военные, и этим определялась вся жизнь, включая приемы.

У Жичина кроме союзных офицеров была еще одна забота. На прием ожидался Ромен Роллан, и Николай Дмитриевич настоятельно советовал не упустить редкую возможность увидеть его, а может быть, даже познакомиться и поговорить с ним.

С легкой руки британского полковника гость пошел плотным потоком, и глашатай едва поспевал выкликивать имена. Когда много гостей, искусство хозяев, как объяснили Жичину, состоит в том, чтоб, обменявшись любезностями и выпив рюмку с одним, улучить минуту и познакомить его с другим, имея возможность заняться третьим. На первых порах Жичин так и поступал и все шло вроде бы недурно, а через полчаса генералов поприбавилось, от них одной рюмкой не отделаешься и не с каждым гостем познакомишь. Чем дальше, тем заметнее ощущалась нехватка времени.

Прием ограничен двумя часами, наплыв гостей ко второму часу должен поутихнуть, и тогда, наверное, станет полегче, а теперь требовалось напрячь все силы, все флотское молодечество и выдержать минут двадцать.

Молодой американский генерал затеял с Жичиным любопытный разговор о массированных ударах по врагу русской артиллерии. Жичину этот разговор был весьма интересен: об артиллерии он знал немного, даже о своей, русской, а тут так дельно, с душевной симпатией толковал о ней американец, да еще генерал. Слушать бы да слушать.

Из холла, однако, донесся приглушенный расстоянием и людским гулом, но все еще зычный басок глашатая, возвестившего появление британского фельдмаршала Монтгомери. Для Жичина это был самый главный гость: посол поручил ему персонально опекать фельдмаршала, человека, по рассказам, довольно занятного, колоритного. Британские газеты писали больше о привычках и увлечениях своего фельдмаршала, чем о его доблести или военном искусстве. Жичину это казалось странным: как-никак герой Эль-Аламейна, выигравший нелегкую битву у Роммеля. Из газет Жичин знал, что у Монтгомери страсть к фотографированию, что одним из любимых его занятий в часы досуга было вязание на спицах.

Словоохотливый американец повел речь о своей задумке перенять опыт русских артиллеристов, но немцы, оказывается, ни разу не дали ему этой возможности — отступали без боев. Разве это война? Жичин согласно кивнул ему, а слушать уже не мог. Извинившись и пообещав вернуться, он поспешил навстречу фельдмаршалу и застал его в оживленной беседе с послом. Рядом с высоким послом Монтгомери казался малышкой. Видно, не зря англосаксонская пресса окрестила его сокращенно-уменьшительным именем Монти. Впрочем, подумал Жичин, британские газеты и толстяка Уинстона Черчилля именуют Уинни, рослого генерала Эйзенхауэра — Айком, а президента США Франклина Делано Рузвельта — ФДР, по начальным буквам.