От полюса к полюсу - [20]

аэродрома люди помогли залить дымящиеся остатки одежды и спальных

принадлежностей. Радиостанцию спасти не удалось.

Вот она, черная, обгорелая и безмолвная, стоит на обуглившемся столе. Люди стоят тут

же, окружив ее и понуро опустив головы. Не слышно веселых острых шуток, людского

гомона: каждый близко принял к сердцу этот удар. Удар пришелся в самый

чувствительный нерв нашего лагеря: мы немы, хотя и слышим весь мир.

М. М. Сомов отдал распоряжение собрать новый передатчик. К сборке передатчика

приступили К. М. Курко, В. Г. Канаки и М. С. Комаров».

Надо ли говорить, что пережил Сомов? Он работал на аэродроме, когда вдали над

льдиной взвился фонтан огня. Добежав, вначале убедился: люди живы. Выяснил, кто

выхватил из огня чемодан с материалами, — из записи в журнале это было не ясно.

Оказалось — сам Погребников, скромный человек.

Собрать новый передатчик... Но из чего? Сохранилась аварийная радиостанция,

предназначенная для подачи сигнала SOS, один радиоприемник да передатчики

радиозонда. Почти двое суток Курко, Канаки и Комаров не отходили от рабочего стола, на

котором создавался передатчик. Без подключения аэрологической техники их сигналы не

были слышны, слишком далеко от берегов находилась льдина. Сомов, осунувшийся,

молчаливый, подходил, смотрел и уходил. Без передатчика кто найдет их в ледяной

пустыне!

Связь была установлена. Смонтированную из остатков старого передатчика собственную

схему Курко назвал «головешкой» и работал на ней даже тогда, когда летчики привезли

новую радиостанцию.

О причине пожара можно было догадаться. В связи с нехваткой бутан-пропана стали

пользоваться керогазами. В керосин могла попасть капля воды, получилась вспышка.

Щетинин, выйдя из палатки, чтобы прокопать канавки и отвести воду, оставил керогаз

непогашенным.

Человек раскрывается в испытаниях. Хорошо знали Сомова полярные летчики, работа

которых давала возможность проверять друг друга отнюдь не на словах. За глаза его

называли Мих-Мих. Штурман Валентин Иванович Аккуратов в своих воспоминаниях о

Сомове рассказывает об одном драматическом эпизоде, в котором характер Михаила

Михайловича проявился очень рельефно:

«В течение почти десяти лет мы бороздили с ним небеса над морями Арктики, вместе

искали льдину под научную станцию «Северный полюс-2». Я не раз прилетал к нему в

лагерь в долгую полярную ночь, а потом .вместе эвакуировали, снимали экспедицию с

искореженной сжатиями льдины. Всегда спокойный, полный энергии, без аффектации

показного мужества, он удивлял нас, летчиков, своей смелостью, неутомимостью и

фанатичной преданностью своему нелегкому делу. Товарищи по работе любили и уважали

его. А мы, летчики, избалованные вниманием и хорошим отношением к нам полярников,

готовы были Мих-Миха за его мужество и искренность носить на руках. Каждый полет к

НЕМУ на льдину мы считали праздником. С течением времени наша вера в него не только

оправдалась, но и неизмеримо возросла.

Однажды под 7 ноября, когда полярная ночь надолго опустилась над лагерем СП-2, мы с

летчиком Орловым Г. К. на американском самолете СИ-47 выполняли свой последний

полет по снабжению станции. На борту машины в качестве инструктора в составе экипажа

был Герой Советского Союза М. В. Водопьянов. Он уже не управлял самолетом, но как

наставник с колоссальным опытом арктических полетов был крайне для нас полезен.

Во время разгрузки самолета льдину неожиданно разломало пополам. Надо было

немедленно уходить. Размеры аэродрома угрожающе, почти вдвое, уменьшились, но

задержаться — значило потерять машину. Взлет происходил поспешно, так как вода

подступала к колесам самолета и торосы дыбились уже рядом.

Комендант аэродрома полярный летчик Михаил Комаров отчаянно махал стартовым

флажком, показывая направление немедленного взлета. В черной ночи полоса взлета,

выхваченная лучами самолетных прожекторов, показалась мне крайне малой. Но машина,

взревев моторами, уже мчалась на взлет.

— Ветер, ветер в хвост! Форсаж! — закричал пилотам Водопьянов.

Прямо на нас, искрясь в свете фар изломами, бешено наползали торосы. Орлов вырвал

машину, но, не набрав еще достаточной взлетной скорости, она закачалась. Перепрыгнув

через первую гряду вздыбленного льда, самолет зацепился левым крылом за следующую и

с диким воем и грохотом упал на лед, по пути рассыпаясь на части. Через разлом в

фюзеляже меня выбросило в глубокий снег, и на какое-то мгновение я потерял сознание...

Оба пилота, Г. Орлов и Б. Осипов, залитые кровью, в бессознательном состоянии

полулежали на свих сиденьях, а между ними на полу лежал бортмеханик Н. Коровин.

Вытащив их на лед, мы с бортрадистом Наместниковым положили их на спальные

мешки, а Осипов, шатаясь, вышел сам...

В фюзеляже за ящиками я увидел Водопьянова. Голова его, от виска к виску, через весь

лоб зияла раскрытой раной. Он был без сознания, но дышал. С помощью Осипова я

вытащил его и положил рядом с Коровиным и Орловым.

Бинтами из выброшенной на лед аптечки туго перевязали Водопьянову голову, закрыли от

мороза (было 27 градусов) и, разыскав аварийную радиостанцию, попытались связаться с

лагерем, до которого было километра три. Но, увы, лагерь молчал.