От полюса до полюса - [62]

Церемония, как говорит мне Белаи, должна занять около часа — двадцать минут на приготовление и сорок на само питье. За употреблением напитка мы проводим никак не меньше сорока минут, обсуждая недавний «переворот», как здешние предпочитают называть это событие. Кто-то говорит, что отстранение от власти Менгисту не может быть революцией, ибо таковая случилась в 1974 г. при свержении Хайле Селассие. И то, что произошло в мае, было всего лишь возвращением к прерванному курсу.

Неггар настроен более оптимистично: все еще уладится, особенно если фермерам позволят обрабатывать собственную землю и продавать произведенную собственными руками продукцию, однако в итоге Ник подводит разницу между «тогда» и «теперь».

— Шесть месяцев назад мы просто не смогли бы собраться здесь и поговорить подобным образом. При Менгисту Эфиопия была во всех отношениях закрытой страной.

Гостеприимная жена Белаи вместе с членами его семейства приготовила для нас также и ужин, за которым я впервые сталкиваюсь с основой эфиопской кухни — инджерой. Блины инджера приготовляются из грубомолотой муки плодов растения тэфф. Блины эти несколько напоминают резиновый коврик по размеру и консистенции, кисловаты на западный вкус, однако весьма полезны для почерпывания различных гарниров — универсального пряного соуса ват, шпината и похожего на фету сыра. Коллекция незнакомых вкусовых ощущений завершается медовым ликером тед.

День 84: Из Аддис-Абебы на озеро Аваса

В начале восьмого мы покидаем Аддис-Абебу и направляемся на юг. В обществе Ника я еду в оксфамовском «лендкрузере», за рулем помощник из «Оксфама» Тадессе.

Дорога из столицы засыпана каменной крошкой, и мы движемся быстро. Позади остаются фабрики и электростанции городских окраин. Ник считает, что промышленной структуры достаточно для покрытия потребностей Эфиопии, однако она используется лишь на треть своих возможностей.

Подавляющая часть эфиопов занимается сельским хозяйством. Среди них примерно четыре пятых кормят сами себя, ничего не выращивая на продажу. Наше путешествие от суданской границы проходило по землям провинций Гондэр, Шева и Арси, единственных трех, производящих в избытке. Остальные одиннадцать просто поддерживают выживание населения на минимальном уровне, как недавно было в Уолло, Тигре и Эритрее.

Такова мрачная реальность, несмотря на семнадцать лет трудов здесь «Оксфама». Однако Ник надеется, что эфиопы сумеют разрешить собственные проблемы. «Если как следует вдуматься, то окажется, что более половины общенационального валового продукта за последние семнадцать лет ушло на гражданскую войну, то есть слишком много как в расчете на отдельного человека, так и для страны, в которой существуют такие застарелые проблемы».

Ландшафт меняется снова, когда мы спускаемся с плато и въезжаем в Рифтовую долину, часть 4000-мильного разлома в земной коре, пролегающего от Красного моря до Мозамбика. Акации уступают место смоковницам и эвкалиптам, плоские верхушки которых повторяют рельеф плоской и широкой равнины, залегшей между противостоящими горными хребтами. Сухая пыльная почва утыкана термитниками — белыми, объемистыми комьями, напоминающими помет какой-то громадной твари, прошедшей по этому краю.

Возле Меки мы проезжаем мимо двух священников, стоящих на дороге под яркими цветастыми зонтиками. На какое-то мгновение кажется, что они «голосуют», однако на деле они собирают пожертвования на церковь. Заметив приближающийся автомобиль, они переворачивают зонтики ручкой кверху, и мимоезжий народ бросает в них деньги.

Возле Булбулы скот гонят на водопой к окаймленному пальмами водоему, питаемому узкой речонкой, здесь мы видим свой первый баобаб. Эти древние деревья иногда называют «деревьями перевернутыми», и, глядя на их широкие пузатые стволы и корявые, торчащие вверх ветви, действительно можно подумать, что их сунули в землю не тем концом.

К обеду мы успеваем без особого напряжения покрыть 150 миль и добираемся до шумного и делового городка Шашамене, располагающегося на перекрестье дорог. Над деловой главной улицей с ее магазинами, видеосалонами, гаражами и общественными столами для настольного тенниса кружат коршуны. Малые дети жуют сахарный тростник, в то время как их старшие братья и сестры торгуют кукурузой, сваренной на древесных углях. В тени огромного грузовика-«мерседеса» приютились кормящая ягненка овца и спящая собака. Под задней осью пристроилась подремать корова, возможно сбежавшая от легендарных эфиопских мясников, в лавках которых можно заказать кусок сырого мяса, каковое на ваших глазах срезают с туши, и съесть прямо на месте. Мы заглядываем в одну из них. Группа мужчин, находящихся в задней части лавки, активно жует посреди целых стен из мяса. Роджер очень настаивает на том, чтобы я присоединился к ним, однако они, слава богу, абсолютно не стремятся появиться на телеэкране. Аналогичное сопротивление оказывает нам полноватый и занимательный представитель растафарианской общины в городе. Быть может потому, что он родом из района Пекхэм на юге Лондона. Тони, разговаривающий с нами возле аккуратной и ухоженной коллекции деревянных хижин, обложенных сушащимся на траве бельем, напротив, обнаруживает параноидальную любовь к СМИ и претендует на принадлежность к одному из потерянных колен Израилевых. Кроме того, он заранее убежден в том, что мы по какой-то причине представим его не таким, как он есть.