От полюса до полюса - [53]

Самая тяжелая часть визита — отъезд. Трудно просто выехать из лагеря.

В Гедарифе мы останавливаемся в очередном правительственном рест-хаусе. Наши рассчитанные на несколько мест комнаты выходят на занавешенную от комаров веранду. Полы покрыты то и дело отстающим винилом, стены — голая штукатурка. Вентилятор есть, но не работает, есть и раковины — без воды. Безрадостное место. Перед ужином мы сидим с бокалами лимонада, не ощущая никакого уюта.

День 75: От Гедарифа до Канины

Будильник поднимает меня в 5:15. Выспался, невзирая на богатое шумовое сопровождение: собачий лай, крики петухов, невесть зачем поднявшихся в такую рань, кошачьи вопли, скрип сверчков и голоса муэдзинов. Словно бы кто-то ограбил Лабораторию звуковых эффектов ВВС и разом включил все африканские ленты. На рассвете даже свежо — 80°F (26°C), что приятным образом контрастирует с духотой и клаустрофобией ночи. Завтрака не будет, поэтому, подбодрив себя спором по поводу оплаты счета, рассаживаемся по машинам, в которых ночевали наши эритрейские водители, и направляемся к границе. По дороге придется устроить еще один пикник с тунцом от Сейнсбери.

Обозреваю карту из путеводителя Michelin (Северо-Восточная Африка и Аравия), отмечаю, что дорога до Галлабата действительно существует, но помечена синим пунктиром. Из информации к карте следует, что таким образом помечаются «дороги, не проходимые в дождливый сезон». Дождливый сезон, даже запоздавший, уже миновал, однако его последствия до сих пор смущают наших эритрейских сопровождающих.

Мы находимся всего в 96 милях от границы и при удаче можем к вечеру прибыть в Гондэр в Эфиопии.

По прошествии пятнадцати минут появляется первый зловещий признак, что все может обстоять не настолько просто. Мы подъезжаем к перекрестку в центре Гедарифа. В городе полно народа, люди покупают хлеб, продают вареные кукурузные початки или просто болтаются без дела. Вокруг машин собирается группа любопытных оборванцев, они заглядывают внутрь. Обыкновенно мы или выходим сами, или опускаем окна, но сегодня утром нам необходимо ехать. Вместо нас консультируются, куда-то показывают и спорят водители. Вполне очевидно, что они заблудились. По прошествии нескольких минут они садятся назад и с явным неудовольствием разворачивают машины в обратную сторону.

Сельскохозяйственные районы Судана часто страдают от засухи

Мы едем по грунтовой дороге, на размягчившейся почве которой идущие от границы грузовики уже оставили свои колеи. Именно здесь водители отрабатывают собственную плату. Им приходится читать неровную дорогу перед машиной, проводить ее по колеям, едва не чертя по земле днищем. Водителю надлежит сочетать решительность с деликатностью — стенки постепенно твердеющей глины местами едва толще яичной скорлупы.

Как нередко случается в Африке, посреди неведомой дали вдруг обнаруживается пешеход, и Микеле дважды останавливается, чтобы подвезти сперва женщину с дочерью, а потом фермера, которого зовут Ибрагимом. Он как раз направлялся к собственному полю в деревне Дока. У него двадцать коров, кроме того, он выращивает сим-сим, то есть кунжут. На нем безупречно белая джеллаба, опрятная кружевная такая, и он затевает с Микеле громкий спор о вере. Араб выступает против христианина.

Проведя в машине почти шесть часов, мы добираемся до того места, куда шел Ибрагим. На прощание он наделяет нас пророчеством: с его точки зрения, до Галлабата до темноты нам не добраться. Водитель со смехом отмахивается, однако предположение это рождает нелегкий вопрос. Транспорт, которым нас повезут по Эфиопии, должен вечером ожидать нас возле границы, и мы никак не можем предупредить тамошних устроителей о возможных неполадках.

Мы едем быстрее, чем тому способствует более твердая дорога между ржавых железных остовов деревни.

И тут мы поворачиваем не в ту сторону. Знаков на дороге нет, а у эритрейцев нет карты. Наконец мы находим некое подобие сухого речного русла. Мы едем вперед, «нисан» увязает, и Микеле приходится вытаскивать его. Увязает Микеле, и на сей раз вытаскивает его «нисан».

Ландшафт меняется, превращаясь из полупустыни в саванну. Доминируют акации. Люди в деревне, где мы останавливаемся, чтобы долить воды в радиаторы, также переменились. Здесь меньше джеллаб, больше цветных одеяний и тканей, а также браслетов, ожерелий и прочей причудливой бижутерии.

Колея теперь настолько усыпана ямами и промоинами, что нашим водителям приходится искать более сухие и менее изъезженные участки по обеим сторонам русла. Менее изъезжены они потому, что там растут посевы, и, когда мы проезжаем по ним, приминая маис и кунжут, я стараюсь не думать о тех обидных словах, которые скажут потом о нас местные жители.

По мере того как опускается солнце, краски окружающей нас страны делаются все более прекрасными. Чернота почвы контрастирует с бледно-лимонной листвой и сверкающей ржавчиной коры эвкалиптов.

В те моменты, когда наши водители не вытаскивают друг друга из грязи, они расспрашивают всякого мимохожего… малых детей, старух с вязанками хвороста, юных девиц — со все возрастающим отчаянием: