От полюса до полюса - [42]
Я же обеспокоен предстоящей вечером костюмированной вечеринкой, на которой всем рекомендовано явиться «преображенными». Пользуясь тишиной, воцарившейся после того как все отправились в Эдфу, учу стихотворение Перси Биши Шелли «Озимандия»:
(Пер. Н. Минского)
Двое курчавых местных ребятишек приближаются к стенке шлюза, жестами показывая на ладошки и требуя от публики бакшиш. Но вместо денег я наделяю их «Озимандией» в полном объеме и при соответствующей мимике. Когда я добираюсь до конца, они аплодируют с энтузиазмом, доступным лишь паре природных актеров.
После восточного буфета вечеринка с переодеванием идет в полном разгаре под руководством Абдула. Я обзавелся самодельным облачением римского центуриона, недостаточно длинным для того, чтобы полностью скрыть под собой подштанники от Маркса и Спенсера, а Мирабель и Патти охотно согласились изобразить моих наложниц и подхватывать на лету слова «Озимандии». В последнюю минуту мне приходит в голову, что называть их наложницами будет слишком уж по-сексистски, и я прошу Абдула представить их как служанок «О нет, — отвечает он отрывисто, — наложницы звучит куда лучше». Гламурные итальянцы являются в виде Пиноккио, а Пат и Джеральд изображают пару из мюзик-холла. Роджер отважно влезает в женское платье, представляет миссис Миллс и поет «Днепр широкий». Люди из Уотфорда предстают в качестве мэра Эдфу и его семейства и получают первый приз — в основном благодаря виртуозному танцу живота, исполненному их дочерью. Однако, с моей точки зрения, несомненной звездой вечера явился Найджел, орудовавший камерой в одежде фараона. Бесспорно, тело его предназначалось именно для этого времени.
День 59: От Луксора до Асуана
Мы уже на палубе, чтобы застать рассвет. У Найджела сегодня день рождения, однако он наверху среди первых, а сейчас как раз пытается найти место для камеры и недобрым словом поминает создаваемые машинами вибрации. Прохладно, можно даже надеть свитер, и в таком виде я сажусь понаблюдать за представлением. В шесть часов утра на воде появляются первые отблески зари. Свет постепенно густеет, ширится и распространяется на весь горизонт розовым полотнищем, затмевающим звезды. Примерно через полчаса солнце выставляет кривой бочок под сразу белеющее, безоблачное небо, и буквально через несколько секунд оно уже плывет над холмами, набирая силу и блеск и наконец превращаясь в шар расплавленного золота.
После завтрака мы заходим в Ком Омбо, расположенный в 25 милях от Асуана, чтобы побывать в храме Себека, священного крокодила. Пат уговорили пойти, невзирая на то что она жалуется на «храмовую усталость» и вопреки резкому ветру, то и дело сдувающему соломенную шляпку с ее головы.
Абдул, чей безволосый череп прикрыт белой вязаной шапочкой, оказывается искусным, но устрашающим своей эрудицией гидом. Он так и сыплет фактами, числами, подробностями и пояснениями с видом непререкаемого авторитета и потом прикалывает нас к месту пронзительным взором:
Традиционная нильская фелука
— Вопросы есть?
Узнав за последние тридцать секунд, что лягушка является символом жизни, что храм сей был посвящен не только крокодилу, но и соколу-пустельге, что женщины Древнего Египта рожали детей сидя на корточках и что в процессе мумификации мозг извлекали через ноздри, просто не знаешь, с чего начать.
В 14:15 наш корабль добирается до Асуана, столицы Верхнего Египта, отделенной от Каира 550 милями. Выше Асуана Нил несудоходен и на протяжении нескольких сотен миль ничем не напоминает ту порядочную реку, с которой мы познакомились и которую успели полюбить. Сперва его разделяет своей тушей остров Элефантина, а потом преграждают ряд порогов и две плотины.
Пролежав пять минут под прямыми солнечными лучами, мой термометр показывает 121°F (50°C). Река кажется здесь более загруженной. Быть может потому, что город этот больше Луксора и в нем имеются современные высотки и четырехполосный центр «Корниш Роллс-ройс», или, быть может, сужение реки вокруг островов делает движение более концентрированным. Фелуки под английскими, странным образом записанными именами — Hapey Tripe[22], например, — дрейфуют вокруг в ожидании туристов.
Захоронения эпохи Фатимидов в старом Асуане
Прощаемся с Вахидом и Абдулом, Джеральдом и Пат и отправляемся на розыски нашего отеля «Олд катаракт» («Старый водопад»). Нанимаю один из фиакров, предусмотрительно выстроившихся вдоль Корниша. Моего возницу зовут Шихан, и он очень гордится Эблой, своей черной лошадью, украшенной белыми медными шорами и вышитым на чепраке знаком «руки Фатимы»[23]. Шихан говорит, что кризис в Заливе прискорбным образом сказался на его бизнесе:
— Целый год к нам никто не приезжал.
Я спрашиваю, чем он занимался все это время:
— Спал, — отвечает он деловито. — Конь мой спит дома. А я в повозке.
Сегодня вечером в отеле танец живота. Публика почти исключительно состоит из туристических групп, но Романи заверяет меня в том, что танцовщица представляет собой нечто необыкновенное. Она то и дело извлекает из-за столиков очередную жертву и просит станцевать с ней — исключительно для того, чтобы продемонстрировать, что танец живота вовсе не такая штука, которую можно легко исполнить после третьего пива. Одного седовласого джентльмена ситуация сконфузила настолько, что он какое-то время ошеломленный бродит по залу, не в силах сообразить, где его место.
