От полюса до полюса - [27]

Эта деревня была эвакуирована в 1986 г., сразу после взрыва и пожара, и деревенская лавка утопает в высокой траве. Внутри нее мешанина из поломанных полок, брошенных товаров, битых бутылок.

— Здесь была паника, — без всякой необходимости поясняет Вадим.

Мы проезжаем назад через Народичи, мимо домов, двери которых, как и в Новом Шарно, Ноздрище и еще сорока деревнях одного только этого района, скоро навсегда скроет трава. А всякому приезжему будут сообщать о тех опасностях и угрозах, о которых жившие здесь прежде люди узнали только тогда, когда было уже слишком поздно[12].

По прошествии двух с половиной часов оказавшись в Киеве, я вновь удивляюсь тому, насколько щеголеват этот город по сравнению с Ленинградом или Новгородом. Русский автор, составлявший Insight Guide, связывает это с Чернобылем. «Жуткие последствия трагедии заставили многих жителей Киева и других городов внимательнее посмотреть на себя. Киев стал чище, не только потому что его улицы теперь каждый день по два раза поливают водой, осознав непрочность своего бытия, люди переменились».

День мы заканчиваем под кирпичными сводами уютного подвальчика на Андреевском спуске, напоминающей Монмартр улице, полной кафе, магазинчиков и мест собрания студенческих компаний. Блюда самые лучшие из того, что нам довелось есть в Советском Союзе: армяно-грузинская кухня — кебаб, тушеный кролик, баклажан и салат с луком. Великолепное джазовое трио — бас, скрипка и фортепьяно — исполняет местную музыку и хорошо поданную классику. Водка льется рекой. Вечер оказывается одним из самых удачных и, в известном смысле, единственно возможным способом пережить то, что мы видели сегодня.

День 36: Из Киева в Черкассы

Будильник поднимает меня в шесть. Сегодня воскресенье, однако у нас день рабочий, поскольку мы продолжаем свое путешествие на юг. Мы плывем по реке в Черкассы на «Катуни», 215-футовой барже, выкрашенной в канареечный цвет и везущей бутылки, ткани, спортивный инвентарь, одежду, детские стульчики и электрооборудование в расположенный на Черном море порт Херсон.

«Катунь» — баржа норовистая. В следующем году ей исполняется сорок лет, и интерьер ее выполнен в большей степени из дерева, чем из пластмассы или вездесущей формики[13]. В одной из кают имеются письменный стол и кресло, старый дубовый гардероб и эмалевая раковина, а в алькове располагается на первый взгляд самая уютная кровать в мире. Сидя за столом и выглядывая в иллюминатор, я представляю себя Джозефом Конрадом, хотя плакатик с фотографией крепких ребят из футбольной команды «Металлург» (Запорожье) над моей головой не вполне соответствует романтическим иллюзиям.

На мостике располагается большой и симпатичный корабельный штурвал, можно познакомиться и с атласом акварельных речных карт. Общий облик Советского Союза настолько складывается из больших официозных пространств и безликих зданий, что с искренним удивлением обнаруживаешь теплые, интимные и дружеские уголки, подобные «Катуни». Мы неспешно, на десяти узлах, проплываем под мостами Киева, оставляя позади удивительную панораму барочных церковных башен, беленых стен, малахитово-зеленых стен и шпилей, всегда увенчанных золотом.

День ленивый и приятный, как раз такой, в каком нуждаемся все мы. Бэзил спит, Ирина сидит у стола за лонгмановским «Словарем обыкновенных ошибок». Она свободно говорит по-английски, но отчаянно хочет усовершенствовать свой рифмующийся с кокни сленг.

Мы минуем цепочку небольших островков и пляжей, на которых полно отдыхающих. Мимо с правильными интервалами скользят катера на подводных крыльях, похожие на крупных белых тараканов. Шествуют баржи, в основном груженные углем. Капитан рассказывает, что на севере Днепр судоходен вплоть до Могилева, находящегося в 300 милях от Москвы. После чернобыльской катастрофы он не плавал севернее Киева. Оттуда больше нечего возить.

Этот худощавый и приятный человек с выдубленным непогодой лицом наотрез отказывается давать интервью. «Я не актер», — говорит он. Даже съемки на мостике вызывают некоторые осложнения. Поднимается суета. Первый помощник прячет нечто, и капитан не хочет, чтобы мы видели этот предмет. В конечном итоге оказывается, что дело в коричневом пиджаке, «очень старом», по словам капитана. Позже я замечаю, что на двоих у них лишь одна пара солнцезащитных очков.

Днепр перекрыт плотиной возле города Канев; озеро в две мили шириной здесь втискивается в один узкий шлюз с 14-метровым перепадом. Между сырыми и скользкими стенками царит отвратительный запах, и нам приходится терпеть его четверть часа, пока заполняется шлюз.

Но все это компенсируется воскресным обедом (тушеное мясо с картофельным пюре), ленивым чтением после него и капелькой шотландского виски, пока мы сидим наверху рубки, впитывая блистательный закат, сверкающий и меркнущий одновременно над низкими, поросшими лесом песчаными берегами. Я наконец понимаю, чего именно мне не хватало в Арктике, — нет, не ночной тьмы, но сопутствующих ей закатов и рассветов.

В 23:00 мы прибываем в Черкассы, прощупывая путь к заставленному контейнерами причалу острым и колючим лучом прожектора.