От межколониальных конфликтов к битве империй: англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII-начале XVIII в. - [35]

Однако история «французской Флориды» оказалась достаточно короткой. Первое колониальное предприятие Ж. Рибо (1562-1563) потерпело крах в силу внутренних причин. Вторая попытка, организованная совместно Ж. Рибо и Р. де Лодопьером (1564-1565), была крайне жестоко пресечена испанской карательной экспедицией П. Альвареса де Менендеса (1565). Тот, в свою очередь, стал жертвой ответной акции французов, организованной в 1568 г. гугенотом капитаном Д. де Гургом, мстившим за гибель соотечественников и собратьев по вере. Масла в огонь, безусловно, подлило то обстоятельство, что конфликт носил ярко выраженную конфессиональную окраску. Так, Менендес утверждал, что он вешал людей Рибо и Лодоньера не за то, что они были французами, а за то, что они были еретиками.

Этот обмен ударами не остался без внимания Парижа и Мадрида. Испания сразу же объявила себя пострадавшей стороной. Уже в ноябре 1565 г. испанский посол во Франции Ф. д'Алава заявил протест по поводу проникновения подданных Карла IX во владения Его Католического Величества. Аналогичные претензии были предъявлены французскому послу в Мадриде сьёру де Форкёво. Последнему Филипп II объявил, что он «не желает, чтобы французы вили гнездо в непосредственной близости от его владений». Испанский король также заявил, что собирается применить силу (на самом деле она уже была применена), чтобы изгнать французов из Флориды.[265]

Французская сторона (тогда еще ничего не знавшая об устроенной Менендесом резне) утверждала, что ее колонисты находятся на территории, которая не принадлежит Испании. Карл IX заявил д'Алаве: «Я не вижу серьезных препятствий, чтобы лишать меня того [места], где мои подданные провели столь долгое время и установили мои гербы <…> без всяких помех». В то же время французский король заверил посла, что он немедленно примет самые суровые меры, если кто-то из его людей нанесет испанцам хотя бы малейший ущерб.[266] Все это было повторено в официальной ноте, врученной д'Алаве. Однако помимо этого там отмечалось, что со стороны Испании «неразумно» мешать подданным французского короля совершать плавания и обустраиваться в местах, «которые были открыты сто лет тому назад его подданными и которые с тех пор в подтверждение и в память об открытии, сделанном французами, называются землей и берегом бретонцев».[267]

Таким образом, впервые для обоснования своих прав на эксплуатацию Североамериканского континента официальный Париж стал апеллировать к «праву первооткрытия». Аргумент был выбран весьма удачно — названия «Земля бретонцев», «Мыс бретонцев» и т. п. в то время получили достаточно широкое распространение и присутствовали на многих географических картах. Правда, относились они не к флоридскому побережью, а к гораздо более северным районам (к началу XVII в. имя «Бретонский мыс» окончательно закрепилось за вторым по величине островом залива Св. Лаврентия, Кейп-Бретоном). Однако в данном случае французы просто следовали примеру испанцев, часто «распространявших» те или иные названия на огромные территории (так, на многих испанских картах XVI в. все известное европейцам восточное побережье Северной Америки до Ньюфаундленда, а иногда и до полярного круга обозначалось словом «Флорида»). Конечно, как мы уже отмечали, приоритет французов в открытии Ньюфаундленда, Кейп-Бретона и Атлантического побережья Канады в целом не является доказанным (первое документально подтвержденное плавание относится к 1506 г.), но в то же время имеется множество разного рода косвенных свидетельств, позволяющих говорить о том, что этот регион вполне мог быть известен западнофранцузским рыбакам еще в доколумбову эпоху.[268]

Известие о кровавой расправе, учиненной испанцами над людьми Рибо, вызвало возмущение при дворе Карла IX. Однако испанский посол в соответствии с инструкциями из Мадрида заявил, что во всем случившемся виноват не кто иной, как адмирал Колиньи, опрометчиво отправивший своих людей в испанские владения, за что те и поплатились. То же самое Форкёво услышал от Филиппа II, который, правда, добавил, что сожалеет о случившемся. Однако французский посол продолжал требовать наказания Менендеса и его людей, которые напали на подданных французского короля, действовавших на основании инструкций Адмирала Франции. Обмен жалобами продолжался до лета 1567 г., но так ни к чему и не привел (в определенной степени это послужило стимулом для действий де Гурга).

Данный инцидент продемонстрировал Франции и всей Европе непреклонность Филиппа II и его решимость защищать от любых посягательств даже самые дальние подступы к своим владениям, тем более если угроза им исходила от «еретиков». В то же время резня во Флориде практически никак не сказалась на общем состоянии франко-испанских отношений, в полном соответствии с Доктриной двух сфер.

60-е — середина 80-х годов XVI в. были временем наиболее широкого применения Доктрины двух сфер в международных отношениях. Прежде всего это было связано с началом эпохи английского морского разбоя, постепенно превратившегося в грандиозную необъявленную войну против испанских судов и испанских колоний. Основным театром боевых действий в этой войне являлись морские просторы и берега Нового Света. При этом между Лондоном и Мадридом официально сохранялся мир, а происходившее в это время ухудшение англо-испанских отношений, приведшее в итоге к настоящей большой войне между Елизаветой I и Филиппом II, было вызвано в первую очередь сугубо европейскими сюжетами (участие испанцев в заговорах с целью свержения Елизаветы с престола, поддержка Лондоном восставших Нидерландов, ирландские дела, казнь Марии Стюарт и т.д.) и лишь во вторую — с деятельностью английских «морских псов». Не случайно их лозунгом были слова «никакого мира за линией», означавшие, что елизаветинские джентльмены удачи действовали (по крайней мере первоначально и «официально») только за пределами Европы, и поэтому их предприятия (так же как и ответные действия испанцев) до поры до времени слабо отражались на отношениях Лондона и Мадрида.