От каждого – по таланту, каждому – по судьбе - [22]

В «Анне Снегиной», написанной уже после смерти Ленина, есть такие строки:

Дрожали, качались ступени,

Но помню

Под звон головы:

«Скажи,

Кто такое Ленин?»

Я тихо ответил:

«Он – вы».

В 1924 г. Есенин даже начал писать поэму о Ленине. Отрывки из нее он читал, как вспоминал Н.С. Тихонов, в присутствии М.В. Фрунзе, А.С. Енукидзе, А.К. Воронского. Но поэму эту не закончил.

А в 1918 г. произошел такой, характерный для взрывной натуры Есенина, эпизод в сложной эволюции его взаимоотношений с большевистским режимом. В том году поэт написал восхищенную тарабарщину «Небесный барабанщик». В восторге он, само собой, был от революции. Так довосторгался, что даже в ряды потянуло. Заявление, по воспоминаниям Г.Ф. Устинова, будто бы написал. Думал, что «Правда» напечатает эти его крикливо-радостные рифмы. Но Н.Л. Мещеряков (член редколлегии «Правды» и заведующий Госиздатом. – С.Р.) наложил вето: «Нескладная чепуха. Не пой-дет». Есенину тут же расхотелось и в большевики записываться.

От отчаяния, что ничего из обещанного большевиками не выполняется, надежда на лучшее только крепла. У русского человека так всегда и бывает. Он надеется «до последнего», но если этот крайний рубеж перейден, а надежды не сбылись, он становится невменяемым.

Так и у Есенина. Сначала всё несбывшееся он объяснял затянувшейся гражданской войной. Но идеи-то их такие правильные, что и возразить нечего, не хочешь, а полюбишь ты власть нежданную. Тем более, что в 1918 – 1920 гг. Есенин кожей чувствовал, как он большевикам люб. А как иначе: один из ярких и самобытных российских поэтов, а главное – любимых народом поэтов! – и с ними. Это ли не доказательство подлинно народной сути большевистской власти? А то что этот недалекий (как они думали) паренек еще будет петь своим чистым звонким голосом, но по их нотам, большевики не сомневались. Тем паче, что окружение Есенина (после возникновения группы имажинистов), воспевавшее революционный террор, этим и занималось; они уже были готовы каждую минуты расстрелять любого, хоть отца родного, если это будет нужно революции. Все преданны революции безоглядно и все, как один, поэты, и все – гении…

Хотя где-то подспудно, в неведомых тайниках есенинской души зрели все же сомнения, не давали покоя, ибо многое, что творилось вокруг, было непонятно, от этого душу выворачивало, а от некоторых большевистских начинаний так просто – мороз по коже. Тут уж не до любви безоглядной.

На самом деле большевики в 1918 г. блокировали Москву и Петроград. Установленные ими заградотряды не пускали в города обозы с хлебом. В урожайном 1918 г. начался голод. Кто виноват? Само собой: кулаки-мироеды. Всего за один год всевластья большевиков население Петрограда сократилось на 1 млн человек, Москвы – на 300 тысяч. Цифр, разумеется, тогда не знали, но пустующие дома да заколоченные квартиры были перед глазами. С теми, на кого возлагал основные свои надежды Есенин, с эсерами покончили фактически в том же 1918 г. Н.И. Бухарин тогда еще шутил – мы за двухпартийную систему: одна партия у власти, другая – в тюрьме. В июле 1918 г. ввели классовый паек. Если ты не рабочий и не красноармеец, то пока еще ноги тянут, иди-ка по добру по здорову на кладбище. Там твое место. Понять всё это было несложно.

В Красную армию призывали так. 9 июня 1918 г. вышел соответствующий декрет. Уклонился, скрылся – за тебя ответит твоя же семья своими жизнями. Не достать семью? Достанем друзей, знакомых, и их – к стенке. Чтобы дезертировать при таких условиях, надо было быть законченным подонком.

И в том же месяце еще один декрет: «Об искоренении антисемитизма». Зачем он? Причина очевидна: значительная часть боль-шевистского Олимпа была заселена евреями. И они хотели, чтобы народ русский не крыл их как совсем недавно еще, а любил… пусть и декретно (за антисемитизм ведь та же стенка полагалась). По этому декрету Есенина привлекали много раз, он его наизусть выучил. Хотя, как мы уже отмечали, Есенин антисемитом не был.

Доказательство это, конечно, шаткое, а скорее всего то, о чем мы собираемся рассказать, вообще ничего не доказывает, но все же: одним из лучших друзей Есенина, еще с юности, был Л. Каннегисер. Это он 31 августа 1918 г. застрелил начальника Петроградской ЧК Моисея Урицкого. По приказу наместника Ленина в Петрограде Г.Е. Зиновьева за одну ночь арестовали 500 заложников и всех расстреляли.

Зачем Каннегисер сделал это? Почему поэт стал террористом? Хотел же он доказать самую малость: не все евреи – Троцкие, Зиновьевы или Урицкие. Если бы знал этот искатель правды, что за одного Урицкого в могилу лягут 500 человек, думаю, что от ужаса застрелился бы сам.

В 1922 г. новость особенно для Есенина «приятная»: в стране организовали Главлит, т.е. создали институт тотальной цензуры. Он почувствовал это мгновенно. Его стихи стали печататься все реже, а те, что все же пробивались в печать, оказывались урезанными до неузнаваемости. Особенно пострадала его крамольная поэма «Страна негодяев». Еще до недавнего времени не входили в публиковавшийся вариант, к примеру, такие строки:

Пустая забава,

Одни разговоры.