От Карповки до Норвежского моря - [34]

Официальных разрешений выходить наверх было не очень много, но чисто физиологические потребности более чем двух сотен душ заставляли командование закрывать глаза на самоволки в ограждение рубки, где можно было ещё заодно и покурить. На всех, кроме командования лодки и несущих вахту в центральном посту, у которых был отдельный гальюн на средней палубе 3-го отсека, было всего два гальюна — во втором отсеке на нижней палубе и в седьмом. Поэтому ограждение рубки никогда не пустовало, а когда объявлялось официальное разрешение выхода наверх, то в ограждении набивалось так много людей, что стоять приходилось лицом к лицу, но из-за дымовой завесы лица рядом стоящего было не увидать. Да ещё сквозь толпу прижавшихся друг к другу всё время сновали в самую корму ограждения и обратно те, кому было невтерпеж. Верхневахтенный офицер, кроме своих прямых обязанностей, еще и регулировал наполнение ограждения рубки. Вторая видимая проблема присутствия такого количества людей на лодке была связана с тем процессом, который выгонял многих наверх — с приемом пищи, особенно жидкой. На этом выходе было пять или шесть (!!) смен для еды, камбуз был раскален до предела, почти без перерыва народ ел, пил и…… снова ел. Когда последняя смена заканчивала завтрак, первая уже ждала команды обедать. В такой сложной обстановке мы подходили в заданную точку (глубоководная часть Белого моря в Кандалакшском заливе), чтобы встретиться с кораблем обеспечения (СКР) и первый раз погрузиться.

В центральном адмирал появился теперь уже перед самым первым погружением лодки. СКР уже ждал нас. В центральном посту была напряженная обстановка, после прозвучавшей с него на всю лодку команды: «боевая тревога, готовность № 1 подводная, погружаемся на глубину 100 метров, осмотреться в отсеках», передвижения из отсека в отсек были запрещены, все переборочные люки задраены. По готовности № 1 вся гидроакустическая группа должна находиться в рубке, поэтому в рубке было ужасно тесно и душно. Моим излюбленным местом в центральном посту, когда я хотел понаблюдать за действиями экипажа, был узкий тупичок от рубки на левый борт, где с одной стороны, прижавшись задними стенками к рубочной переборке, стояли пульты наших станций НОР-1 и НОК-1, а с другой — приборы информационной системы «Омнибус». Центральный пост сразу наполнился докладами по громкоговорящей связи из отсеков: «шестой осмотрен замечаний нет», «первый осмотрен замечаний нет»… Адмирал уже никого не ругал, а молча сидел в кресле и наблюдал за действиями командира, офицеров и мичманов, изредка отдавая команды. В это время внимание акустиков было сосредоточено не только на индикаторе ШП, но и на станции «Арфа-М», которая осуществляла активный осмотр акватории погружения. Одновременно мы устанавливали звукоподводную связь с надводным кораблем по простой схеме: «первый, первый я второй, как слышите, прием». Очень быстро корабль начал нам отвечать: «второй, второй, я первый, слышу вас пять баллов, прием» и т. д. В этой напряженной обстановке мы даже не сумели как следует отреагировать на первый состоявшийся сеанс связи и приняли это как само собой разумеющееся. Периодически из рубки поступали доклады — «центральный, акустик, горизонт чист» и центральный доброжелательно подтверждал получение информации — «есть, акустик». Как-то по особому, м. б. даже тревожно, звучали доклады боцмана, который сидел за пультом системы «Шпат» и я видел, как он работает рычагами управления рулями глубины — «глубина 10 метров, дифферент на нос один градус, лодка погружается», «глубина 50 метров… лодка погружается»…… Может быть особое звучание докладов боцмана было вызвано тем, что в отличие от всех других докладов, в которых не улавливались явные действия и их характер был успокаивающим (замечаний нет, горизонт чист и т. д.), его сообщения несли ярко выраженное действие (лодка погружается), которое происходило с кораблем впервые в его жизни. Погуляв некоторое время на глубине 100 метров, мы начали всплывать. И хотя корабль надводного обеспечения внимательно наблюдал за обстановкой в районе нашего погружения и всплытия, снова внимание наших акустиков было приковано к индикатору станции «Арфа-М». Мы благополучно всплыли, напряжение спало, был дан отбой боевой тревоги, объявлена готовность № 2 надводная и комбриг, отругав командира лодки и ответственного сдатчика, удалился отдыхать. Но первое погружение для нас не прошло бесследно. Сейчас трудно вспомнить причину, но почему-то в первом отсеке решили открыть нижнюю крышку люка и из трубы между крышками на верхнюю палубу обрушился водопад. Во время погружения через неплотно закрытую верхнюю крышку набралось тонны две беломорской воды, которая, излившись на палубу, слегка обрызгала верхних жителей первого отсека и устремилась в торпедный погреб, основательно подмочив наши спальные места и полностью залив все спальные принадлежности ведущего инженера Сидорова. Борис Аркадьевич ужасно разозлился, но, наверное, по большей части на себя. Первоначально на этом месте был Женя Щуко, а Сидоров уговорил его поменяться с ним или просто переехать. Пришел старпом, посмеялся и разрешил нам подсушиться в турбинном отсеке, где всегда «ташкент». Всего «Сидорова» и кое-что из наших подмоченных вещей мы притащили в 6-ой отсек и быстро высушили прямо на горячих корпусах турбин и многочисленных трубопроводах. Затем были еще погружения и всплытия, переходы в другие районы, надводные положения с нещадной качкой, мы бегали наверху и внизу от самого малого и до самого полного хода, корабль, все его машины, механизмы и частично гидроакустический комплекс зажили настоящей морской жизнью. На протяжении всего этого выхода наш комплекс отлично функционировал, мы поддерживали постоянный акустический контакт и связь с кораблем обеспечения, мы наблюдали за далеко проходящими надводными судами, с первого же включения пришлась по душе акустикам станция «Арфа-М», обеспечивавшая погружение и всплытие лодки. Отличная работа комплекса докладывалась по инстанциям вверх (от командира группы акустиков через начальника РТС командиру лодки и комбригу, а также в радиодонесениях на базу).