От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла - [17]

Находясь в Галилее, Павел просто не мог не думать о Христе. Сам не зная того, он переживал в тот момент последние два-три дня своего неверия. Всего в нескольких милях отсюда — на холмах к северу от озера — находилось место, где должен был произойти коренной перелом в его жизни. Многие исследователи склонны рассматривать обращение в христианство как долгий и противоречивый процесс, скрытно протекающий внутри человека. Подсознание уже стремится к вере, можно сказать, бежит ей навстречу с протянутыми руками. Но в то же самое время трезвый разум цепляется за прежние ориентиры и противится переходу. Эта борьба продолжается до тех пор, пока что-то не случается — порой совсем незначительное событие — и все, жизнь человека меняется коренным образом! К былому возврата нет. Нечто подобное, полагаю, происходило в те дни и с Павлом.

«Савл, Савл, что ты гонишь Меня?.. трудно тебе идти против рожна»[14].

Эти слова еще не произнесены, но они уже рядом. Что думал, что чувствовал Павел в мгновения, предшествовавшие его обращению? Наверное, он переживал то же состояние, что и святой Франциск на пороге разрушенной церкви Сан-Дамиано. Или святая Екатерина Генуэзская перед тем, как осознала, что жизнь ее перешла на какой-то новый, более высокий уровень. Это особые моменты. И пусть они не доступны нашему пониманию, но они существуют и неизбежно предшествуют чуду. Только что Павел, Франциск, Екатерина были обычными людьми — как мы с вами, — и вдруг они качественно меняются, переходят в иную сферу восприятия, откуда уже нет возврата.

Так размышлял я, стоя на берегу Галилейского моря. Перед глазами у меня был Павел — человек, полный ненависти к Христу, еще не знающий о своем близком обращении. Думаю, он представлял собой чрезвычайно интересную картину, возможно, одну из самых интереснейших в истории христианства. Павел Не Обращенный… Вот он тихо идет по берегу озера и не догадывается о судьбе, которая ожидает его в самом скором будущем. Он еще не знает, что ему суждено подхватить Благую Весть, о которой возвещал Христос в этой самой деревушке, и понести ее в большой мир, в далекие города на берегу Средиземного моря.

2

Обогнув южный конец Галилейского моря, дорога на Дамаск удаляется от озера и упорно карабкается по южным склонам Ливанских гор. На протяжении нескольких миль, пока я преодолевал подъем, озеро скрылось из вида. Вокруг меня громоздились холмы — местами бурые и каменистые, местами покрытые цветами и расцвеченные всеми красками палестинской весны. Пройдя примерно пятнадцать миль, я достиг исторического брода через Иордан, который носит название Джисрбени Якуб или «Брод дочерей Иакова».

Весной, когда сходят снега с горы Хермон, река набирает силу и громко шумит под каменным мостом. На короткое время Иордан становится похожим на горные шотландские реки в период половодья: холодные зеленоватые воды весело устремляются вниз по склонам холмов, торопясь в благословенную Галилею. Ширина реки здесь составляет около восьмидесяти футов, берега густо заросли папирусом, олеандром и египетским баланитесом. Это смахивающее на кавказскую пальму дерево еще называют псевдо-бальзамником, или гилеадским бальзамником. Из его плодов, напоминающих по виду грецкий орех, местные арабы изготавливают ароматное масло.

В древности «Брод дочерей Иакова» был известен всем путникам из Дамаска, Пальмиры, с Евфрата — короче, всем, кто двигался в южном направлении, в Палестину или Египет. Современный путешественник тоже запомнит эту переправу, ибо здесь ему придется остановиться, и надолго. Хватит времени на все: и чтобы полюбоваться окружающим пейзажем, и на осмысление того удивительного факта, что хотя он все дорогу от Тивериады забирал выше и выше, тем не менее в конце пути оказался на сорок футов ниже уровня Средиземного моря. Мост принадлежал французам, следовательно, нам предстояло пересечь границу — со всеми вытекающими последствиями, как то: проверкой паспортов, предъявлением документов на машину и прочей бумажной волокитой.

Возле моста скопились автобусы. Голодные бедуинские собаки слонялись вокруг, с интересом обнюхивали выгруженный для таможенного досмотра багаж. Сами же пассажиры (в основном арабы) и водители автобусов стояли в очереди. Они терпеливо дожидались, пока делового вида сирийцы, облаченные во французскую униформу, проштемпелюют документы. В сторонке под сенью раскидистого чинара сидели двое жандармов. Они попивали кофе из крошечных чашечек и играли в нарды с заезжим шейхом.

Как выяснилось, у Стефана были какие-то непонятные проблемы с водительскими правами. То ли те были просрочены, то ли вот-вот должны были перейти в эту печальную категорию. Поэтому ему приходилось нелегко: сокрушенно покачивая головой, Стефан прижимал свою велюровую шляпу к груди и с характерной армянской любезностью отвечал на вопросы пограничника. При этом с лица его не сходила широкая, обезоруживающая улыбка. Очевидно, он все делал правильно, потому что араб в хаки, который перед этим пожимал плечами, размахивал руками и недовольно поджимал губы, вдруг взмахнул своей печатью и со страшным грохотом обрушил ее на наши паспорта. Затем вернул нам документы — с такой ослепительной улыбкой, что она почти затмила Стефанову.