От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла - [14]

С того самого момента и вплоть до 635 года христиане сохраняли пустырь на месте бывшей иудейской святыни. В византийскую эпоху сюда свозили мусор со всего города. В результате, когда мусульмане захватили Иерусалим и халиф Омар пожелал взглянуть на место, где некогда стоял величественный Храм Соломона, ему пришлось чуть ли не ползком пробираться сквозь горы мусора. Вокруг царило такое запустение, что даже священная скала Сахра[9] отыскалась не сразу.

В конце концов ее обнаружили погребенной под толстым слоем городских отходов. Халиф произвел ритуальное очищение скалы и велел возвести на этом месте мусульманскую мечеть. Арабы, как могли, исполнили приказ повелителя: на месте древних развалин выросло примитивное здание, в котором древние колонны поддерживали надстройку из деревянных балок и брусов. Пилигрим Аркульф описывал его как «огромное квадратное сооружение отвратительной формы». Со временем византийские архитекторы заменили святилище на великолепное здание восьмиугольной конструкции, которое венчает золотой купол. В таком виде мечеть сохранилась до наших дней.

Наверное, только на Востоке, в самом священном его месте, возможно такое — чтобы время было не властно над творением рук людских. Купол Скалы нисколько не изменился с 688 года, когда византийцы создали этот шедевр для арабов. Именно таким его увидели крестоносцы, которые разбили свой лагерь неподалеку и даже держали боевых скакунов в подземных «Конюшнях Соломона». И на протяжении веков на здании мечети лежит тень более древнего святилища — Храма Иеговы. Того самого, в котором Иисус беседовал со своими учениками, а юный Савл набирался премудрости под руководством рабби Гамалиэля, в котором Стефан бросил вызов Синедриону, а Павел вещал перед разъяренной толпой о жертве Иисуса Христа и пути спасения для человечества.

8

Так уж получилось, что ночь перед отъездом из Иерусалима я провел за городом. Благодарить за это следовало Джона Уайтинга и его маниакальную страсть к пикникам. Этот человек определенно мог претендовать на звание гения пикников. Во всяком случае, я не встречал никого, кто мог бы потягаться с Уайтингом в организации вечеринок на лоне природы.

Он часто и подолгу жил с бедуинами в пустыне, а потому умел (и любил) готовить пищу и поглощать ее под открытым небом. Наблюдая за Уайтингом в такие моменты, я начинал понимать, почему, невзирая на разницу в происхождении и воспитании, арабы воспринимают его как своего. Думаю, все дело в особом таланте: Уайтинг, как и Буркхардт, Даути и Лоуренс[10], обладал способностью маскировать собственную национальность.

Все пикники, которые устраивает мой приятель, подчиняются ряду строгих правил. И первое из них: никто из участников не должен знать о месте проведения мероприятия.

Обычно гости собираются в назначенное время в условленном месте, не имея ни малейшего представления, куда их сегодня повезут — на берег Мертвого моря или в долину Шарон. Затем появляется Джон Уайтинг на машине и возглавляет безумную гонку с препятствиями по каменистым холмам Иудеи. Долгая езда, как правило, завершается на каком-нибудь живописном утесе, где уже суетятся слуги-арабы. К моменту прибытия гостей они успевают развести костер, очистить площадку от камней и застелить ее дорожными ковриками.

В этот вечер все происходило привычным образом: мы стартовали на закате и несколько миль ехали по Вифлеемской дороге, затем свернули направо, на проселочную дорогу, и вскоре прибыли на место. Сегодня это был холм, откуда открывался замечательный вид на Иерусалим — город лежал в нескольких милях под нами и напоминал масштабную модель на столе архитектора.

Примерно четверть часа мы молча любовались фосфоресцирующим послесвечением, которое порождает догорающий закат над поверхностью Мертвого моря. Был тот мистический час — не ночь и не сумерки, — когда весь мир затихает и окрашивается фантастической, неземной красотой. Затем ночная тьма внезапно обрушилась на холмы, и Иерусалим у нас под ногами расцветился крошечными, с булавочную иголку, огоньками. Сверху четко различались границы новых районов, усеянных тысячами тлеющих светлячков. На их фоне выделялся темный квадрат — это был притаившийся за своими стенами Старый город. Весь остальной мир лежал погруженным в глубокую фиолетовую тьму.

В костре потрескивали колючие суковатые поленья, и красноватый отблеск ложился на простодушные лица арабских слуг. Уайтинг тем временем нанизывал мясо на заготовленные шампуры. Вскоре над нашей стоянкой разнеслись дразнящие ароматы, и, доложу я вам, это был самый лучший кебаб, который мне доводилось пробовать в своей жизни. Хозяин попотчевал нас куриными потрохами — традиционным блюдом бедуинов — и куриными ножками, которые сохраняли запах и привкус походного костра. За ними последовали сахарные финики, арабские национальные сладости и превосходное вино.

Пятнадцать человек сидели, сытые и разомлевшие, вокруг огня.

Под конец Уайтинг вместе со слугами подал нам кофе, заваренный по особому рецепту бедуинов: в напиток добавляется пряная трава под названием хайль[11], благодаря чему кофе приобретает особый жгучий вкус.