От грозы к буре - [129]

Очевидно, жизнь его была нелегка. Об этом наглядно свидетельствовал крепко зажмуренный левый глаз и скрюченная правая рука.

— Ты прав, мой умный Хур, — откликнулся Субудай. — Я мыслю, в какую ловушку ты залезешь снова, чтобы придумать, как тебя оттуда извлекать.

— Це, це, це, — защелкал языком вошедший. — Будь осторожен в своих словах, словно лошадь, идущая по весеннему льду. И потом, сколько раз мне приходилось убивать воинов, случайно услышавших, как ты меня назвал Хуром? Ты не считал? Так я тебе скажу — четырежды. Почему ты не хочешь называть меня так же, как все, — Джэбэ?

— Хур короче, — веселился одноглазый. — Но зачем ты сердишься? Разве ты не знаешь, что в гневе и прямое становится кривым, и гладкое — сучковатым?

— Зато я знаю, что ягненок на вертеле от жара огня источает жир, а печень человека от обиды — желчь, — хмуро заметил Джэбэ. — После разговора с тобой мне впору не выходить из своей юрты целый день, потому что я чувствую, как моя желчь растекается по всему телу.

— Если любишь мед, зачем жалуешься на укусы пчел. Нравится, когда тебе льстят в лицо, терпи и правду, сын певца, — насмешливо ответил Субудай. — А то ты как дикий жеребец, на которого первый раз надели седло, — тут ему тянет, там давит, в одном месте натирает, в другом — болтается. Лучше говори дело.

— Мы разбили этих диких горцев, что неслись на нас подобно стае бешеных собак. Теперь дело за их городами, но ты почему-то не хочешь идти туда.

— Я люблю степь и не люблю горы, — перестал улыбаться Субудай. — Если повелитель вселенной скажет свое слово — я пойду туда, хотя любви к ним у меня все равно не прибавится. Но он его еще не произнес, а караван, который сворачивает с проторенных путей, может заблудиться.

— У нас сейчас все пути нехоженые. Любой из них — дорога в неведомое, — упрямо возразил Джэбэ. — Зато в другой раз они смогут лучше подготовиться для встречи непрошеных гостей.

— Тогда мы им напомним, как поступают гости с нерадушным хозяином — только и всего. Кроме того, мы уже перерубили у бочки обруч, так что рассыплется она сама. Что же до нехоженых путей, то тот, что ведет в горы, вряд ли подойдет нам. Хороших пастбищ нет ни по дороге, ни в конце ее. Так зачем нам нужен этот путь?

— Слишком острый кинжал может повредить даже собственные ножны. Не думай, что ты умнее всех — это всегда плохо заканчивается. А знаешь ли ты, что пока мы тут отдыхаем, царь гурджиев[124] Лаша уже собрал все свои тумены и сейчас собирается выйти нам навстречу?

— Значит, я был прав, как и всегда, — хладнокровно заметил Субудай. — Зачем пауку идти за мухой, когда она сама летит в его паутину?

— Это очень большая муха, — буркнул Джэбэ.

— Тем больше почета пауку, — усмехнулся одноглазый полководец. — Коршун может закогтить жалкого зайца, но только орлу под силу поднять с земли ягненка. Мы все сделаем точно так же, как и прежде. Я пойду немного вперед, а ты сядешь в засаде. Когда я отступлю, ты ударишь по ним сзади, и мы расколем их, как камень раскалывает сладкую мозговую кость. Мы так часто это делали, что становится скучно, а потому меня больше заботит то, какой путь нам избрать потом, ибо помни, что повелитель вселенной назначил нам быть не одора[125], а хоорцах[126].

— Я этого никогда не забывал, — хмуро возразил Джэбэ. — Так какой же путь ты видишь перед нами и видишь ли вообще? — зло усмехнулся он, намекая на левый незрячий глаз своего собеседника.

— Даже одним своим глазом я вижу этот путь лучше, чем ты двумя, — хладнокровно парировал его наскоки Субудай. — А вот хватит ли у тебя смелости следовать за мной?

— Я не трус! — разозлился Джэбэ.

— Этого никто не говорил, — спокойно сказал одноглазый. — Не бери горячую головешку из костра — обожжешь пальцы. Бери лучше пример с меня — я пью кумыс и думаю. Опаздывать недопустимо. Спешить — еще вреднее. Лучше всего приходить вовремя и в нужное место. Мы пойдем берегом моря, пока не минуем горы.

— Но там стоят железные ворота[127], — возразил Джэбэ. — Как ты их пройдешь?

— Мы их пройдем, — сделал ударение на первом слове Субудай. — Мы, а не я. Один конский волос порвать легко, но если свить из них веревку… Хотя зачем я рассказываю, будто ты сам не знаешь, как прочны наши арканы.

— Хорошо, а дальше?.. — заинтересовался польщенный Джэбэ.

— Дальше нас ждут пастбища, где много сладкой травы и еще более сладкой воды для усталых монгольских коней.

— И там никого нет? — помолчав, уточнил Джэбэ.

— Я надеюсь, что там кто-то есть, — равнодушно заметил Субудай. — Там должны пасти своих коней наши будущие слуги. Только они об этом пока еще не знают, но разве тут есть наша вина? Скорее это их беда. — И засмеялся сухо и безжизненно.

Затем так же внезапно оборвал свой смех и добавил равнодушно:

— Когда придет время и мы сочтем нужным, то непременно известим их об этом.

— А потом?..

— Останется самая малость. Надо будет только проверить, кто живет в опасном соседстве с нашими будущими пастбищами.

— В опасном для кого? — не отставал Джэбэ.

— Конечно, для них самих, — хмыкнул насмешливо Субудай. — Но они этого тоже еще не знают. Возможно, что и мы сами не будем им пока об этом сообщать. Ни к чему предупреждать волка, что ты натянул тетиву, иначе он может прыгнуть раньше, чем ты ее спустишь. Повелитель вселенной еще не решил, куда ему устремить свой взор завтра. Наше дело — рассказать ему о тех народах, которых мы встретим на своем пути, и тогда он будет выбирать.