От гетеры до игуменьи. Женщина в Ранней Византии - [6]

Завершением ранневизантийской медицинской традиции можно считать труд Феофила Протоспафария «О человеческом теле» в пяти книгах (VII век), где говорится среди прочего и о женском организме.

В целом ранневизантийские медицинские тексты носят достаточно компилятивный характер, эклектичны, но содержат немало ценных практических наблюдений и рекомендаций.

Определенную информацию о состоянии медицины и врачебного дела можно почерпнуть также из житий святых.

Из сочинений более широкого богословского плана заслуживает пристального внимания трактат Немесия Эмесского «О природе человека» (время жизни автора определяют по-разному — от конца IV века до VI века), в 25-й главе которого описывается женская физиология вполне в духе античной традиции, точнее даже «Истории животных» Аристотеля и трудов Галена. «И женщины имеют все те же половые органы, что и мужчины, — только «внутри», а не «снаружи». Аристотель и Демокрит полагают, что семя женщины не имеет никакого значения для рождения детей: испускаемое женщинами, по их мнению, есть, скорее, пот от членов, чем семя. Гален, опровергающий Аристотеля, говорит, что женщины тоже испускают семя и что зародыш образуется от смешения того и другого семени — почему и совокупление называется смешением (μίξις), — но, конечно, семя — не столь совершенное, как мужское, но еще незрелое и более жидкое. Будучи таковым, семя женщины служит пищей для мужского. Из него же сплачивается некоторая часть плевы (χορίον), окружающей рога матки, и так называемое άλαντοειδές, что служит вместилищем экскрементов зародыша. Самка у животных всех видов тогда допускает самца, когда может зачинать. Таким образом те (виды), которые всегда могут зачинать, всегда допускают совокупление — каковы курицы, голуби и люди. Но другие (самки) после зачатия избегают соития: женщина же всегда допускает… Женщины, как в других отношениях обладают свободной волей, так и в отношении совокупления после зачатия».

Итак, одна из важнейших категорий в мироощущении человека — это его тело. Для женщины это характерно в значительно большей степени, нежели для мужчины, так как слишком многое для женщины в ее настроении, самочувствии, эмоциях, отношении к окружающему миру и особенно к самой себе зависит от состояния ее тела.

Ранняя Византия в светской жизни еще в значительной степени сохраняла классический культ красивого человеческого (прежде всего женского) тела, хотя уже с IV века многие христианские богословы повели бескомпромиссную борьбу с наготой, разжигающей похоть. Поэтому в IV–VI веках отношение постепенно христианизирующегося общества к женскому телу стало весьма сложным и неоднозначным, и в этом радикальное отличие ранневизантийского мира от классического. Христианство в теории предписывало аскетические нормы поведения, а сохранявшиеся античные традиции повседневной жизни этому в большой мере противоречили. Огромное количество проповедей Иоанна Златоуста дает нам яркую картину реальной (а не идеальной) бытовой жизни антиохийцев и константинопольцев на рубеже IV–V веков.

Не надо, однако, приписывать Античности культ обнажения. Женская нагота культивировалась, по сути, только дорийцами (одним из четырех основных племен древних греков наряду с ахейцами, ионийцами и эолийцами) и лишь в классическом искусстве. В реальной жизни даже афиняне, не говоря об остальных ионийцах, не считали обнажение нормой. Плутарх сообщает о том, как некие милетянки исцелились от коллективного умопомрачения под угрозой публичного обнажения на площади (О доблести женской, 11; см. также: Авл Геллий, XV, 10).

Не приветствовалась публичная нагота и у римских женщин.

Но в христианстве женская нагота стала табуированной стопроцентно, практически без исключений. Причина — в греховной похоти, которая неминуемо, как считалось, должна была охватить любого здорового мужчину при виде хотя бы частично обнаженного женского тела. Один из египетских старцев писал: «Как соль из воды происходит, но если сблизится с водой, то растворяется и исчезает, так и монах от женщины рожден, но приблизится к женщине — тает и погибает» (Великий патерик, I, 140).

Египетские старцы учили, что через женщину (то есть через ее тело) совращает людей враг рода человеческого (Великий патерик, II, 12, 51). «Разве есть место, где нет женщин, кроме пустыни?» — вопрошал ученик авву Сисоя, на что старец ответил, что только в пустыне и можно спастись. Необходимость встретиться с женщиной, по их мнению, часто проистекает от дьявола (Великий патерик, II, 63). Отсюда — один шаг до отождествления Эроса и Танатоса — плотской любви и смерти.

Одним из величайших христианских подвигов считалось бесстрастие при виде обнаженного женского тела. Поэтому лишь самые твердые духом из египетских подвижников рисковали посещать общественные бани, где происходило совместное мытье мужчин и женщин, что не считалось предосудительным.

Иоанн Кассиан Римлянин рассказывает о том, что авве Пафнутию, который считал себя уже совершенно свободным от плотских вожделений, ангел повелел произвести над собой следующее испытание: «Поди заключи в свои объятия нагую прекрасную девицу, и, если держа ее при себе, ты будешь чувствовать, что покой сердца твоего остается непоколебимым, и в плоти твоей не происходит мятежного волнения, тогда и видимый пламень будет прикасаться к тебе тихо и безвредно… Старец, пораженный этими словами ангела, не решился подвергнуть себя столь опасному искушению, но, спросив свою совесть, испытав чистоту своего сердца, познал, что сила его целомудрия не может равняться силе такого испытания» (Собеседования, XXIV). Тот же Иоанн Кассиан сообщает, что однажды авву Павла по пути в другой монастырь разбил паралич при одном только виде женщины (Собеседования, XXIV, 4).