От экватора до полюса - [24]

— Я знаю, — говорит он мне, — что любая русская женщина была бы счастлива выйти за муж за пакистанца.

— Почему это вы так решили? — спрашиваю я с удивлением.

— Так у вас же в стране есть нечего. Даже за водой, чтобы умыться, очереди на улице выстраиваются, не то что за хлебом, мясом или колбасой.

Я, конечно, знаю, что у нас в стране бывают очереди, но не затем же, чтобы умыться. С этим я никак не соглашаюсь, и пытаюсь доказать, что он говорит чепуху. Вспоминаю при этом то, о чём рассказал недавно Абид, да и то, что я вижу собственными глазами, когда выхожу за ограду нашего посёлка в Гудду. Там сразу за воротами начинаются глиняные домики без окон и дверей, в которых водопровода вообще не только не было, но и не предвидится.

Продавец кур в непонятного цвета майке сидит с поджатыми под себя босыми ногами на четырёхколёсной тележке возле сетки, в которой в ожидании покупателей теснятся друг на друге десятка два птиц с короткими розовыми гребешками. Дальше стоят столики с овощами и фруктами, сладостями и сигаретами. Их продавцы ничем не лучше первого. Это местный базар. Мимо проходит караван верблюдов, медленно поднимая долго не садящуюся пыль.

Трудно себе представить, чтобы хоть одна из наших девушек согласилась выйти за муж за одного из этих торгашей.

Эджаз соглашается с моими доводами, но тут вступает в разговор Нияз, который поправляет своего коллегу по работе, говоря:

— Мистер Раджа имел в виду пакистанцев, которые ездят к вам в страну. Это обычно богатые люди. Конечно, продавец бананов не сможет поехать на учёбу за границу. Но пакистанцам не разрешают жениться на русских девушках. Тут свои законы.

Да, законы в Пакистане не такие как у нас. В этом я очень скоро убедился, когда неожиданно оказался свидетелем пакистанской свадьбы.

Ника

После работы, приехав домой и отдохнув пару часиков в послеобеденном сне, я обычно отправлял ся на рыбалку или просто погулять с фотоаппаратом. В этот раз я шёл по нашему посёлку, который состоял из довольно благоустроенных домов, поскольку вместе с советскими специалистами здесь жила и местная пакистанская знать.

Ещё издали я почувствовал запах жареного мяса и каких-то специй. Пройдя дальше, увидел на большой площадке свадебные шатры. Перед одним горел костёр, над которым разместился большой чугунный котёл с варевом, дальше было нечто вроде мангалов. Люди в шельвар камизных костюмах, состоящих из шаровар и длинных рубах навыпуск, сновали по двору, занятые приготовлением пищи и других свадебных мероприятий.

Завидя меня с фотоаппаратом, направленным объективом на свадебные шатры, я тут же был приглашён кем-то в один из шатров. Это оказалось специальное место для мужчин. Внутри стояли скамьи, на которых чинно расселись гости, среди которых были и мои знакомые. Перед всеми на особо сооружённом постаменте лежало что-то вроде валика из подушек — место для жениха.

Шатёр вмещал около ста человек и вскоре заполнился почти до отказа. Тогда появился мулла с книгой, которому отец виновника торжества продиктовал данные жениха и невесты, которые он заносил неспешно в книгу регистрации. Через некоторое время привели и самого жениха. Однако увидеть его лицо мне почти не удалось, так как оно было всё время закрыто гирляндами цветов и сцепленных между собою скотчем пакистанских рупий, подаренных на свадьбу.

Мулла стал читать жениху его права и обязанности. Жених изредка отодвигал гирлянды от лица и что-то говорил в ответ мулле. По окончании этой процедуры гостям, сидящим в первом ряду, стали раздавать сладкие финики, а остальным их просто бросали веером. Сидевший рядом со мной начальник ТЭС пояснил мне, что с этого момента жених считается мужем и несёт всю ответственность за свою жену.

Между тем невеста в это время находилась с женщинами в другом шатре. С мужем она встретилась после обеда, когда к месту свадьбы подъехала шикарно разукрашенная крессида. Невесту вывели и плачущей усадили на заднее место легковой машины. Жених уже без гирлянд на голове сел впереди. Им предстояло ехать в город Саккар на новое для жены место жительства. О том, будут ли молодожёны счастливы можно было только догадываться.

Ид Мубарак

То, что его родному городу Хайдарабаду исполни лось недавно двести лет, не имело никакого значения для Али Замана, так как ему самому только что стукнуло всего лишь шесть. Историю ему ещё не преподавали, и потому он не знал о величии крепости Тальпуров, стены которой стоят здесь уже два столетия. Они возвышаются над городом несколько мрачновато, сморщившись от времени, укоризненно наблюдая за суетливой, не прекращающейся ни на минуту жизнью некогда бывшей столицы Синда, а теперь не столь, может быть славного, но растущего города развивающегося пакистанского государства.

Неприступные два века назад укрепления рассохлись, покрылись длинными морщинами, пропуская по ним как сквозь гребень с широкими зубьями грязные потоки редких дождей. Жизненные драмы случались у основания стен значительно чаще. И стены наблюдали их молча, независимо, не мешая и не помогая. Даже разогретые так, что нельзя прикоснуться, солнцем, они холодно взирали на проезжающие где-то внизу тонги с женщинами, укрытыми преимущественно черными паранджами, роскошные японские легковые крессиды и тойоты — мощные грузовики, управляемые порой сомнительными водителями, напоминающими контрабандистов. Так же мрачно стены взирали на важно шагающих буйволов, деловито семенящих, навьюченных тяжелой поклажей маленьких осликов и небрежно тянущих низкие повозки верблюдов, лениво переставляющих высокие двухколенные ноги и готовые в любой момент презрительно сплюнуть пенистой слюной через отвисшую губу.