От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - [37]

Одно из моих основных желаний – это сделать мои стихи похожими на мою жизнь… Я не могу видеть себя так, как вы меня видите, но я могу видеть все вокруг себя. Если я смогу сделать все вокруг себя таким, как оно есть, предположительно я могу создать форму себя самого внутри стихотворения, так как личность есть почти во всех стихах[141].

Следует отметить, что в 1940–1950‐е годы «экспрессионистская эстетика» подвергалась анафеме в академических кругах, в особенности же представителями так называемой Чикагской (формальной) школы, которые исключали из программы таких авторов, как Генри Миллер, Томас Вулф и Уильям Сароян. Тем не менее благодаря битникам эта традиция была сначала возвращена, а потом приобрела известное влияние, что сыграло важную роль в творчестве таких поэтов, как сам Тед Берриган, Энн Уолдман, Кларк Кулидж и другие. Вместе с тем Берриган был близко связан с Нью-Йоркской школой, прежде всего с Фрэнком О’Харой:

Ты – неподдельный, по-настоящему настоящий, думаю о тебе –

какие чувства это во мне всколыхнуло. Ты умер. И никогда

не напишешь о деревне, это так.

Но небожителям нравится

обедать с тобой и прогуляться потом.

(Тед Берриган. «Фрэнк О’Хара»)

Их сближало стремление к искренности и правдивому и точному отображению действительности, с перечислениями обыденных дел в стихах. При этом Берриган был близок с такими поэтами, как Рон Пэджетт и Джо Брэйнард, с которыми он познакомился еще в свою бытность в Талсе. Хотя они были значительно младше Берригана, но уже были известны благодаря издаваемому ими журналу «Белый голубь» («The White Dove Review»), о чем сказано ниже. Берриган познакомился с Пэджеттом в книжном магазине, где Пэджетт работал в 1959 году до того, как поступил в 1960 году в Колумбийский университет, а за ним вскоре последовали Джо Брэйнард и сам Тед Берриган, который сначала жил то у Брэйнарда, то у Пэджетта, пока не снял собственную квартиру. При всем несходстве манер – ироничного и сюрреалистичного Пэджетта и стремящегося к крайне искреннему самовыражению Берригана – их объединяли родство интересов и чувство литературной общности: помимо Фрэнка О’Хары, их привлекали такие поэты Нью-Йоркской школы, как Кеннет Кох и Джон Эшбери. Очевидно, что наибольшее влияние на Берригана оказал О’Хара. Примечательно, что все они считали себя поэтами Нью-Йорка, полагая, что Нью-Йорк – это больше, чем просто место рождения: это место, где человек состоялся как личность и как поэт. При этом и Берриган, и Пэджетт, и Брэйнард считали, что Талса в штате Оклахома – тупик, где непреодолимый дух «реднека», ограниченность, расизм, любовь к оружию, всегдашняя уверенность обывателя в своей правоте делают это место несовместимым с поэзией и невыносимым для жизни. Если первым поколением Нью-Йоркской школы были получившие образование в Гарварде эрудиты, носившие костюмы с галстуками с тем же изяществом, что и джинсы, то поэты второго поколения были, если можно так выразиться, разночинцами, близкими к битникам, начиная с чисто телесных примет, как длинные волосы, безразличие к внешности и к одежде, до более глубинных – пристрастие к алкоголю, наркотикам, необеспеченный и неупорядоченный образ жизни. Центром своей деятельности они избрали церковь св. Марка в Ист-Виллидже, где Берриган в течение многих лет возглавлял поэтический проект и поэтические чтения, существующие до сих пор. Известность Теду Берригану принесли «Сонеты» (1964), на которые, по его собственному признанию, определенное влияние оказала «Бесплодная земля» Т. С. Элиота, как в «Сонете I». Помимо Элиота, несомненно, чувствуется влияние Уитмена, как, например, в «Сонете III».

В «Антологии нью-йоркских поэтов» («An Anthology of New York Poets», 1969), изданной Роном Пэджеттом и Дэвидом Шапиро, уже было определено второе поколение этой школы, в которой Берриган занял подобающее ему место. Его книга «Что делать в Провиденсе» (1970), перекликавшаяся с «Идеей порядка в Ки-Уэсте» Уоллеса Стивенса, явилась следующей вехой в поэтическом развитии Берригана. Тем не менее постоянной работы у Берригана не было. Как впоследствии вспоминала вторая жена Берригана Элис Нотли, сама выдающаяся поэтесса (см. ниже), «он был убежден, что работа поэта требует 24 часа в день – во снах тоже… и у поэта не должно быть другой работы». Одно время для заработка он писал курсовые работы для студентов Колумбийского университета. Его очень уважали как друзья, так и молодые поэты за преданность поэзии, а также за то, что невзирая на «школы» и группировки он мог высоко отзываться о поэтах более традиционных. В силу этого у него был очень высокий авторитет и его часто приглашали преподавать как в университетах, так и в поэтической студии при церкви св. Марка. Берриган и Нотли много путешествовали по стране, одно время жили в Болинасе, в штате Калифорния, где в то время была колония литераторов, среди которых выделялись поэты Роберт Крили, Джоанна Кигер, Филипп Уэйлен. В конце 1960‐х – в 1970‐х Берриган начал пересматривать свою поэтику, склоняясь к минимализму, отчасти под влиянием своего друга Роберта Крили. В 1976 году Берриган заболел гепатитом. Не имея постоянной работы и медицинской страховки, Берриган запустил серьезное заболевание, от которого и умер в 1983 году. В последние годы перед смертью, когда он уже не мог свободно передвигаться, поэты приходили к нему домой – № 101 св. Марка, как в его «Последнем стихотворении».