От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада - [19]

В этот момент, рассказывает один из участников совещания, Геринг вскочил на стол и, «выкрикнув кровожадные благодарствия и кровожадные заверения», стал отплясывать как дикарь. «Единственное, чего я боюсь, — продолжал Гитлер, — что в самый последний момент какая-нибудь сволочь (швайнхунд) выступит с предложением о посредничестве». Что же касается будущего, то «времени терять нельзя. Война должна начаться, пока я жив. Договор с Советским Союзом предназначен, чтобы выиграть время, и в дальнейшем, господа, с Россией случится то же самое, что я проделаю с Польшей. Мы разгромим Советский Союз».[33]

При этих последних словах эйфория, вызванная бравадой Гитлера, заметно рассеялась, и в конце выступления фюрера «некоторые скептически настроенные участники совещания хранили молчание». Ибо в этом заявлении была мимоходом высказана непростительная с военной точки зрения ересь, которую все немецкие генерал единодушно согласились искоренить навсегда, — «война на два фронта». Даже наиболее преданные нацизму генералы никогда не считали возможным напасть на Советский Союз, пока существует Западный фронт. Да и в книге Гитлера «Майн кампф» это считалось кардинальной ошибкой, роковым шагом, который свел бы на нет все достигнутые рейхом успехи на пути к мировому господству.

Но год спустя, когда идея войны с Россией начал воплощаться в оперативные планы, у Гитлера появились определенные причины утверждать, что Западный фронт более не существует. Французы капитулировали и подписали перемирие, а англичане были изолированы на своем острове, где, бессильные что-либо предпринять, зализывали раны. В теплых лучах победы над Францией, добившись абсолютного господства над Западной Европой Гитлер имел основания говорить, что поход против России будет не вторым, а первым и последним фронтом.

Как, однако, нередко бывает в международных дела государства, планирование, после того как оно началось, неумолимо обретает размах и внутренний динамизм, тогда как характер и акценты условий, в которых он зарождалось, уже изменились. Военно-воздушный флот Германии (люфтваффе), до недавнего времени господствовавший в воздухе, получил достойный отпор. Некоторые районы неба над Западной Европой оказались для него недоступными. Выявились недостатки в оперативном управлении и техническом оснащении люфтваффе. Немецкий военно-морской флот понес серьезные потери в ходе норвежской кампании. Программа строительства подводных лодок отставала и была плохо спланирована — летом 1940 года Германия имела всего 14 подводных лодок, способных действовать к западу от Англии.

Эти обстоятельства серьезно затрудняли нанесение удара по Англии, и, если англичане останутся непоколебимыми в своем решении продолжать войну, покорить Англию без длительной и тщательной подготовки и пересмотра приоритетов было невозможно. Но времени было мало — во всяком случае, так считал Гитлер: «…меня в любой момент может убить преступник или сумасшедший». Сухопутная армия Германии, однако, находилась в полной боевой готовности и пока не знала поражений. Из трех видов вооруженных сил она единственная выполнила все поставленные перед ней задачи. Было бы нелепостью допустить, чтобы эта великолепная боевая машина пришла в упадок, или перестраивать ее для десантных операций, чтобы сражаться с военно-морской державой в ее собственной стихии! Гегемония, которую Гитлер установил над строптивыми генералами в области политики, была теперь неоспоримой. Более того, Гитлер, видимо, считал, что его личная власть над армией еще более укрепится в результате Восточной кампании с ее сильным идеологическим подтекстом и пристального внимания, которое он собирался уделить ее проведению.

В 1930 году Гитлер писал: «Армии существуют не для того, чтобы подготавливать мир. Они существуют для завоевания победы в войне». И весной 1941 года немецкие вооруженные силы были победоносными, почти не знавшими потерь, превосходно обученными и оснащенными. Это была прекрасно сбалансированная и управляемая боевая машина, достигшая тогда зенита военной славы. Куда ей предстояло двинуться теперь? Простая сила притяжения должна, казалось, была направить ее против единственного оставшегося на Европейском континенте противника; увлечь ее, как армию Наполеона, которая также когда-то разочарованная стояла на берегу Ла-Манша, на Восток, в темные непокоренные дали России. Красная Армия летом 1941 года была такой же загадкой для разведывательных служб Англии и Франции, как и для германской разведки. В начале 1941 года абвер полагал, что Советские Вооруженные Силы насчитывают не более двухсот боеспособных дивизий. После войны начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер сказал: «Это был грубый просчет: число дивизий, вероятнее всего, достигало трехсот шестидесяти».[34] Фактически первоначальная цифра была гораздо ближе к истине, но мобилизационный механизм в Советском Союзе оказался весьма эффективным и сумел к концу июля поставить под ружье более одного миллиона человек. Это было величайшим достижением. Однако Гитлер считал, что советская военная машина не способна функционировать правильно. «Стоит лишь пнуть ногой в дверь, — заявил он генерал-фельдмаршалу фон Рундштедту, — и все прогнившее здание рухнет».