От Балаклавы к Инкерману - [5]
Шапки моряки перед своими командирами действительно «не ломали», вызывая вначале откровенное удивление привыкших к солдатской покорности армейских офицеров, — все больше были войной заняты.>{37} Вот только для потрясавших своим хладнокровием и распорядительностью морских начальников это было естественным, привычным состоянием.>{38} Их уверенность, непоказная строгость этикета, субординация были настолько очевидными, что вскоре армейские коллеги почувствовали превосходство флотских офицеров над собой.>{39} Самим же морякам происходившее было привычной для них работой, а что касается ее опасности, так это и было тем, что по свойству самой морской службы вызывало у них «…не уныние, а усиленную энергию».>{40}
Таких людей было трудно заставить запаниковать, потерять волю. Иностранные корреспонденты отмечали, что даже смерть адмирала Корнилова не только не подорвала дух гарнизона Севастополя, а заставила его сплотиться, удвоив силы и желание сопротивляться. Тем более, что Нахимов оказался достойным преемником.>{41}
Поразительно высокие боевые качества и умение вполне профессионально воевать в необычных для них, казалось, условиях сухопутного фронта создали уникальную ситуацию. Если до Севастополя в русском народе образ героя ассоциировался с солдатом, то теперь им стал матрос, а морская терминология, доселе малопонятная и незнакомая, стала модным трендом в российском обществе.>{42}
После войны сами моряки подчеркивали свою значимость в успехе первых недель и месяцев защиты Севастополя. Будущий адмирал Шестаков имел по этому поводу свое мнение: «Если бы не было флота, кто нашел бы в кровавой драме, разыгранной так недавно, столько страниц, утешительных для русского сердца? Скажут, что Севастополь, или другую приморскую твердыню, спасла бы и армия; но ее там сначала не было, да если бы и была, то мы положительно отвергаем такую возможность, хотя не менее каждого сочувствуем славе, заслуженной издавна нашими войсками. Чтобы укрепить город в несколько ночей, нужны ловкость и способность, которые сухопутному воину несвойственны, а в моряке развиваются ежедневными обстоятельствами жизни; нужна привычка не пугаться препятствий, которая приобретается моряком в вечной борьбе с морем, в военное и мирное время одинаково, и вдруг родиться не может. Наконец, при недостатке средств моряк, свыкающийся на корабле со всеми ремеслами понемногу, скорее найдется, нежели пехотинец, не встречающий в мирное время препятствии и недостатков».>{43}
Но не будем забывать, что при всех выдающихся «морских» победах Коломб не даром утверждал, что Крымская война едва ли может назваться морской. Так или иначе, но эпицентр текущих событий должен был вновь сместиться к сухопутному фронту, что себя ждать долго не заставило.
Русское командование, осознавая это, времени не теряло, стремясь «залатать» бреши и укрепить проблемные места, связанные в первую очередь с управлением войсками. Прошли организационные мероприятия, после которых должности, уже и без того исполняемые Меншиковым и Горчаковым, высочайше закрепили за ними окончательно. Первый стал начальником всех сухопутных и морских сил в Крыму, второй — командиром 6-го пехотного корпуса «со всеми правами».>{44}
Но не только на батареях или в море достигался успех. Важной была еще одна «неизвестная» победа Меншикова — он сумел удержать за собой коммуникации, понимая, что в то время период до 1 ноября считался удобным для движения пароконных повозок на юге России и позволял обеспечить более-менее хорошее снабжение армии в Крыму.>{45} Требовалось накопить свои запасы и одновременно вынудить противника перезимовать в Крыму, в холодных траншеях и на полуголодном пайке. К сожалению, большинство современных исследователей, перебирая события крымской осени 1854 г., с каким-то людоедским упорством перебирают сотни и тысячи погибших в сражениях, определяя, кто же «настрелял людишек» побольше. На деле победители и побежденные определялись проще. Первые диктовали свои условия, вторые им следовали. Это, конечно, исключительно мое мнение и я к нему пришел, анализируя происходившие события, но уж больно крымские дела 1854 г. напоминали московские, тоже осенние, 1812 г. Как Кутузов, сознавая, что пребывание французов в Москве ведет к гибели армии захватчиков, старался задержать Наполеона в разрушенной столице, так Меншиков в предчувствии приближающейся зимы старался заставить армию захватчиков провести ее в промерзших траншеях. Как Кутузов для достижения цели искусно распускал слухи относительно слабости и бедственного положения русской армии и будто бы общего желания скорейшего мира, так и перебежчики из русского лагеря (а их, похоже, особенно и не отлавливали) усердно распускали слухи о полной слабости русской армии, ее дезорганизации и деморализации. Почитайте воспоминания англичан и французов: там этими баснями переполнены страницы, и мы об этом уже не раз говорили в наших книгах.
