От Арденн до Берлина - [21]

Военную историю пишут победители. Как говорится, пальба прошла, похвальба пришла. Генералы охотнее вспоминают победы, чем поражения, и в меру своей фантазии расцвечивают собственные успехи, искренне порой забывая о неудачах. Не любят западные историки и генералы вспоминать эту арденнскую капитуляцию. В плен сдалось около девяти тысяч джи-ай. Это была самая крупная американская капитуляция после сдачи в плен японцам защитников острова Батаан. Такого из истории не вычеркнешь.

Паника — почти непременный спутник поражения, родная сестра разгрома. На Западном фронте англо-американцы еще не знали такой паники, какая охватила их войска в Арденнах.

Впервые оказавшись под огнем войск вермахта, джи-ай, за немногими исключениями, струсили. Поддались панике даже те, кто был награжден Серебряными и Бронзовыми крестами за наступление от Нормандии до Арденн. Героем в наступлении куда легче быть, чем героем в отступлении. Такого яростного натиска врага янки еще не знали.

Первым делом пехота скинула все свое снаряжение. Согласно уставу американской пехоты, американский джи-ай был навьючен тяжелее любого другого солдата в мире: он носил 84,3 фунта. Весь этот груз незамедлительно оказался в кюветах, в брошенных блиндажах и автомашинах. СС и вермахту достались трофеи стоимостью в миллионы и миллионы долларов, и большую их часть можно было сразу же обратить против деморализованной армии союзников.

Капитуляция товарища по академии Алана Джонса-младшего особенно поразила Эрика Худа. Ведь он окончил военную академию в Вэлли-фордже, в том самом Вэлли-фордже, в лесах которого геройски зимовала измученная, израненная полупартизанская армия генерала Джорджа Вашингтона! Как он мог забыть о Вэлли-фордже в Арденнском лесу!

В этот день, пожалуй, уже никто из англо-американцев не пел популярную, ура-патриотическую песню:

Мы будем сушить наши подштанники На линии Зигфрида!..

Все утро Эрик отражал танковые атаки краутов, напиравших с севера из долины реки Оур. Потом пришлось отойти. В бою с «пантерой» пал сержант Сканнапико. Вскоре выяснилось, что мост через реку Оур захвачен и охраняется краутами. Они прижали американцев к берегу реки, разнесли из танковых орудий их последний тягач. И все одиннадцать солдат подняли один за другим руки. А Эрик, преследуемый пулеметными очередями, побежал к роще. Пули вспороли перед ним тонкую пелену ноздреватого снега, поднимали белые фонтанчики. Оглянувшись, он увидел своих ребят, стоявших в окружении немцев с поднятыми руками. Крауты потрошили их карманы, снимали часы.

И все же крауты поймали его в роще. Эта облетевшая роща просматривалась почти насквозь. Эсэсовцы с нарукавными нашивками «Лейб-штандарт СС Адольф Гитлер» нашли его по свежим следам в нетронутом снегу. Бежать было некуда. Когда его брали, он уложил трех краутов из десятка. И унтерштурмфюрер, глянув на убитых, заскрипел зубами и коротко приказал эсэсовцам расстрелять эту «американскую свинью». У него вывернули карманы, офицер взял кольт, бумажник, часы, отдав сигареты и шоколад солдатам. Потом унтерштурмфюрер показал на берег незамерзшей реки. Его повели к берегу, и тут русский, отойдя на приличное расстояние от остальных, спокойно снял с плеча шмайссер и двумя очередями срезал сначала офицера, а затем и эсэсовцев.

Услышав выстрелы, Эрик решил, что стреляют ему в спину. Оглянулся. Но русский уже подбирал автоматы. Один из них он бросил Эрику.

— Бежим! — крикнул он.

Они побежали. Но американец остановился и вернулся за бумажником.

— Скорей! — поторопил его русский. Эсэсовцы опомнились, открыли огонь…

— Сейчас! — отозвался Эрик. — Тут фотокарточка жены, детей…

Он не забыл, однако, выхватить и два автоматных рожка из-за голенища одного из эсэсовцев.

Они пробежали по роще. Под снегом шуршали палые листья. Потом потянулся сосновый перелесок. Ноги скользили по присыпанному снегом слою хвойных игл.

Уже темнело, когда они добрались до большого бора. Медноствольные сосны были едва видны в густом тумане.

— Почему вы меня спасли? — спросил Эрик, тяжело дыша.

— Я же вам говорил, что я советский разведчик. Не мог же я спокойно смотреть, как эти гады эсэсовцы расстреливают союзника.

У Эрика, к его собственному удивлению, перехватило горло, на глазах показались слезы.

А русский лишь пожал плечами: чему же тут удивляться?

— Куда мы? — в смущении смахнув слезы, хрипло спросил американец.

Русский снова пожал плечами.

— Теперь этот лес будет нам домом.

— А что мы будем делать?

— Известно что: партизанить. Слышали про русских партизан?

Читал.

— Я и под Москвой партизанил, и в Брянском лесу, и в Белоруссии, — улыбнулся русский, — но не думал, что придется партизанить в Арденнском лесу, за тридевять земель, да еще в советско-американском отряде.

— А где же он, этот отряд? И много в нем бойцов?

— Пока двое. Но отряд будет. Как пить дать. В тылу у немцев остались сотни и тысячи американцев. Да и среди местных бельгийских жителей наверняка найдутся патриоты-антифашисты. Вся сила партизан в народной поддержке.

Эрик посмотрел с высоты своего недюжинного роста на русского. Внешность у славянина была самая обыкновенная: светло-русые волосы, немного курносый нос, только вот глаза — неожиданно озорные, даже бесшабашные. Первый лейтенант Эрик Худ не любил и опасался подчиненных с такими глазами — слишком в них много характера, своеволия, фантазии, «динамита», что ли. Впрочем, для разведчика, не строевика это, может быть, и неплохо, даже необходимо. Сам Эрик считал себя простым, надежным и чуждым неожиданностям, как шашка тола, которая ни от огня, ни от сотрясения не взрывается, но когда надо, всегда исправно делает свое дело.