От аншлага до «Аншлага» - [35]

Приятно удивил меня Евгений Петросян. На сцене мы видим маску артиста, а каков он на самом деле — это известно очень немногим. После нашей победы в Кисловодске, где он был председателем жюри, Евгений Ваганович пригласил меня к себе в гости. Я захватил бутылку коньяка и в назначенный час пришел к нему в номер. Бытует мнение, что любой эстрадный артист — не дурак выпить. Я, кстати, тоже всегда так думал, поэтому старался не быть «белой вороной». Увидев у меня в руках бутылку, Евгений Ваганович сказал:

— Ну что ж, выпьем?

Он достал рюмки, я откупорил бутылку и приготовился наливать, но Петросян прикрыл свою рюмку рукой:

— Нет, нет, я пью свое.

Открыл холодильник, вынул оттуда бутылку пива, налил его в свою рюмку и убрал бутылочку обратно. Потом мы с ним долго сидели за столом и беседовали: я — периодически наливая себе из своей бутылки, он — потягивая из своей единожды наполненной пивом рюмочки…

А еще один смешной случай произошел со мной и Евгением Вагановичем в городке Лазоревское, что на Черном море, недалеко от Сочи. Я, отдыхая там с семьей, увидел расклеенные по всему городу афиши о приезде Евгения Петросяна и Елены Степаненко. Билеты были довольно дорогими, да и расхватывали их мгновенно, поэтому я решил воспользоваться нашим знакомством и попасть на концерт «на халяву». В день выступления, где-то после обеда, я пришел во Дворец культуры. Зрителей еще не было, но в фойе возле журнального столика раскладывал для продажи книги Евгения Петросяна его директор, пожилой седовласый мужчина, Юрий Яковлевич. Я представился и спросил у него, где Евгений Ваганович. Он показал на дверь директора дворца. Я пошел к двери, а Юрий Яковлевич что-то крикнул мне в след, но я расслышал только «Пусть Петросян подпишет». Я подумал, что он имеет в виду, чтобы Евгений Ваганович написал мне записку о том, что мне разрешается посмотреть программу. Как потом установило «следствие», бедный Юрий Яковлевич сказал мне, чтобы я взял у него, Юрия Яковлевича, бесплатно книгу Евгения Вагановича, и чтобы тот мне ее подписал. Зайдя в кабинет, я увидел и самого Евгения Вагановича и Елену Григорьевну Степаненко. Мы тепло поздоровались и немного пообщались, но, видя, что им надо переодеваться и готовиться к программе, я попрощался и, вспомнив Юрия Яковлевича, попросил, чтобы Петросян написал ему разрешительную записку.

— Какую записку? — искренне удивился Евгений Ваганович.

— Ну, что б меня пропустили.

— Ты разве не сказал, что ты артист и что мы хорошо знакомы?

— Сказал, но он требует вашу подпись.

Петросян обернулся к Елене Степаненко:

— Вот паразит! Ну, сейчас я ему напишу!!!

Он взял листочек бумаги и написал: «Пошел ты на …» ― И подписался.

— Отдай этому бюрократу записку и скажи, что я ПРИКАЗАЛ посадить тебя на самое лучшее место!!!

Я вышел в фойе, где уже появились первые зрители, подошел к Юрию Яковлевичу и молча протянул ему записку… Надо было видеть лицо Юрия Яковлевича, когда он ее прочел. Он произнес только одну фразу: «За что?»… Когда потом все разъяснилось, мы все долго хохотали и теперь, когда на съемках встречаемся с Евгением Вагановичем, всегда вспоминаем эту историю.

Таким образом, благодаря мне, две звезды российской эстрады — Жванецкий и Петросян, культурные, интеллигентнейшие люди, от всей души выразились по «матушке»… На ком бы мне еще проверить мои уникальные способности?..

Кстати, записочку Петросяна я храню в своих архивах наряду с самыми редкими документами. Вот только жаль, что по этическим соображениям, я не могу опубликовать ее в этой книге.

Под старость лет МХАТовские корифеи при старательном участии власть предержащих превратились практически в «небожителей». Но артист всегда остаётся ребёнком (недаром ещё Горький сказал: — Артисты это те же дети… А Раневская добавила: — Только у них письки больше…). Так вот, несмотря на звания и награды, старики МХАТа вытворяли, что хотели. Была у них очень популярна такая игра: если кто-то из участвующих тихонько говорит другому слово «Гопкинс!», тот должен непременно подпрыгнуть, независимо от того, где он находится. Не выполнившие подвергались огромному денежному штрафу. Нечего и говорить, что чаще всего «Гопкинсом» пользовались на спектаклях, в самых драматических местах… Кончилось это тем, что министр культуры СССР Фурцева вызвала к себе великих «стариков». Потрясая пачкой писем от возмущённых зрителей, она произнесла целую речь о заветах Станиславского и Немировича — Данченко, об этике советского артиста, о роли МХАТа в советском искусстве. Обвешанные всеми мыслимыми званиями, премиями и орденами, слушали ее стоя Грибов, Массальский, Яншин, Белокуров, … А потом Ливанов негромко сказал: «Гопкинс!» — и все подпрыгнули…

Во время одного из наших приездов в Москву я был приглашен в гости к Борису Брунову. Сегодняшний зритель не знает этого уникального артиста, но все профессионалы «снимают перед ним шляпы». Это была живая история советской эстрады. Принимал он меня в своем роскошном рабочем кабинете, который находится в знаменитом Доме на набережной. В этом же доме, кстати, располагается и руководимый тогда Бруновым Театр эстрады, которым теперь руководит Геннадий Хазанов. Встретил меня Брунов очень радушно, держался естественно, даже без намека на разницу наших положений в мире эстрады. Поразила его манера курить сигары (а другого он ничего, как выяснилось, не курит с молодых лет), в ней совсем не было присущего нынешним «новым русским», еще вчера дымившим «Примой» или «Астрой», позерства. Говорили мы о разном, но больше всего мне запомнилось, как Брунов ответил на мой вопрос о том, каким должен быть настоящий конферансье. Мне очень важно было знать мнение признанного мэтра конферанса, так как самому очень часто по долгу службы приходится выступать в роли ведущего.