От Альп до Гималаев - [47]

На свадебный пир мы пригласили Магджуру, мусульма­нина, который сопровождал меня в ашрам, английского поли­цейского капрала и других представителей властей. По при­глашению новобрачной приехали воспитанницы салезианской миссии в Шиллонге, миссионеры.

Такой замечательной свадьбы городок Гимаджунга, как говорили некоторые гости, еще не видел. Она породила во мне иллюзию, что и католики, и исповедующие индуизм, и мусульмане, и представители властей могут найти общий язык и отлично сотрудничать. Позже я понял, что социальные язвы пышными и веселыми свадьбами не вылечишь.

Обрушившиеся внезапно муссонные дожди надолго заперли нас в доме. Двери разбухли, в укромные местечки сползались со всех сторон змеи, во дворе не просыхали огромные лужи, реки вышли из бе­регов. Лица людей помрачнели, стали какими-то дряблыми. Но ливни, начавшиеся столь неожиданно, так же внезапно и кончились. Все заволокло плотным туманом, од­нако вскоре сквозь него пробилось солнце. Нас обступили новые заботы, новые дела.

В Гиманджунгу прибыли многочисленные паломники, направлявшиеся в город Варанаси к священной реке Ганг. Паломники шли босиком, особо истовые ползли на коленях.

Варанаси для индуистов то же, что Мекка для мусульман, Ватикан для католиков. Это город-святыня.

Однажды в миссию пожаловал махант Магджура, сына ко­торого я продолжал обучать английскому языку. Я на него не жаловался, поэтому удивился приходу отца.

— После прошедших ливней Ганг стал еще священнее, еще чище, — как всегда издалека начал Магджура. — В такое время он вселяет в души особое спокойствие и благодать, полностью смывает грехи, человек очищается...

— Вы хотите пригласить нас посетить священные места индуистов?

— Мы никогда никому не навязываем свои священные места, — с достоинством отвечал махант. — Я пришел лишь сказать, что наши паломники отправляются завтра утром.

— Мы с Викторио уже давно хотели побывать там, — при­знался Фасати. — Но думали отправиться автобусом.

— Делайте, как знаете, - не возражал махант. — Хочу лишь заметить, что торжества начнутся послезавтра.

Сказав это, Магджура встал и вышел. Мы так и не поняли, зачем он приходил.

— Он, вероятно, сам хотел бы повести нас в святые места и там обратить в индуизм, — предположил я.

— Что ты? — скептически усмехнулся миссионер. — Пом­нишь, когда мы были в храме на упанаяне сына Магджуры, он говорил, что индуистские священники не занимаются миссио­нерской деятельностью. Индусом нужно родиться, стать им невозможно.

— Тогда, быть может, он хочет, чтобы мы охраняли па­ломников, пробирающихся сквозь джунгли, от хищных зверей?

— Вряд ли. Смерть для них не имеет никакого значения, — усомнился Фасати. — Иной раз ее даже ждут. Ведь каждый индус надеется на лучшее перерождение после смерти.

— Тогда я не знаю.

— Скорее всего пригласил нас из уважения к тебе. Удив­ляешься? Ты ведь уничтожил тигров-людоедов. Только поэтому мы были приглашены на упанаяну сына маханта. Индуисты чтут божественную силу, которая перешла к тебе от тиг­ров. Готовься в дорогу. Уважение надо ценить. Я буду тебя сопровождать. В миссии без нас ничего не случится.

На следующее утро, надев рюкзаки, мы отправились и храм Шивы. Паломники уже разбились по группам. Боль­шинство из них было в белых одеждах, у каждого на шее несколько ниток деревянных ожерелий из баньяна. Все молчаливые, сосредоточенные. Шествие возглавил сам махант Магджура. Вместе с ним шли брахманы, пурогиты и гуру. Несколько девочек несли урны с прахом родителей, шли также женщины — служительницы храма, факиры со змеями и корзинах.

Магджура прочитал мантры, посвященные защитнику паломников святому Сурье. Он будто бы каждое утро отправляется в путь по небесному своду на повозке, запряженной огненными конями. Сурья прогоняет ночную тьму, неся людям свет и тепло. Затем все паломники совершили обряд омовения в пруду и, поприветствовав восходящее солнце, отправились в путь. А с ними и мы.

Тропинки по обочинам извивающейся дороги были утоп­таны и до блеска отшлифованы босыми ногами. На развилках дорог стояли многочисленные часовни. Одни из них были по­священы богам природы, другие богам неба, а некоторые — животным. Гигантские баньяны, в ветвях которых верещали различные птицы, в основном бесчисленные попугаи, тоже считались священными. У каждой часовни паломники читали мантры, трижды обходили их вокруг и украшали цветами.

Наш путь пересекало множество широко разлившихся рек. Через них были переброшены пешеходные висячие мо­сты из бамбука и лиан. Страшно идти по такому мосту, а ин­дусы знай себе идут без всякой опаски.

Вскоре перед нами открылась незабываемая панорама долин. Покрытые водой квадраты рисовых полей, сочная зелень, воздух чистый и прозрачный, словно хрусталь.

Однако мы недолго любовались видами. На небе вдруг появилась серо-синяя, со стальным отливом туча. От нее исхо­дили непонятные звуки: что-то трещало, шелестело, словно и лесу ломали ветви. Когда облако приблизилось, мы увидели, что это огромное скопище насекомых с зелеными крыль­ями и красноватым брюшком. Саранча!

Крестьяне, выбежав на поля, громко кричали, били что есть мочи в сковородки, кастрюли, во все, что попадало под руку, лишь бы произвести побольше шума. Паломники встревожились, мы тоже озирались с беспокойством. И вот первые отряды саранчи стали опускаться на землю. Сообра­зив, что саранчу может отогнать только громкий шум, я вы­хватил револьвер и, целясь в центр грозного облака, начал стрелять. Моему примеру последовал и Фасати. Саранча поднялась выше и повернула в сторону.