От 2 до 72 - [22]
Извини, не могу избавиться от пафоса, когда говорю об А.Л. Минце.
Не могу не сказать «о сложных взаимоотношениях Минца и Кисунько». Вот доподлинные факты. В первом сеансе работ по юстировочному спутнику ЭВМ нашей станции выдала величину перигея меньше радиуса Земли. По этому поводу Кисунько сочинил и распевал рассчитанную на высокое начальство частушку:
Это был аргумент Кисунько в техническом споре – подведомственные ему локаторы (и его собственные и Сосульникова) вообще не сработали. Кстати, подозреваю, что Роман написал письмо в КГБ не без его влияния. Еще. На одном из совещаний под председательством В.И. Маркова среди прочих докладчиков был Лев Глинкин – действительно «добрая душа». Выступая после Льва Глинкина, Кисунько «ошибочно» назвал его Гликманом. Могу уверенно сказать, что это были «научные аргументы». И эта аргументация находила отклик как минимум в МРП. Тому есть примеры. Те же, кто не пытался прикрыть свои ошибки, неизбежные в новых разработках, говорили в другом тоне. Помню, как на совете в ВПК разработчики средств радиотехнической защиты ракет сказали буквально: «А что делать со станцией ЦСО-П, мы не знаем. Как только она включается, передатчики активных помех выключаются».
Большая часть вышеприведенного текста писалась для сборника воспоминаний об А.Л. и поэтому является в какой-то мере «сочинением на заданную тему». В ходе его написания в памяти всплыли вроде напрочь забытые эпизоды десятилетий жизни в РТИ уже после Минца, обнаружилось множество старых фото. Вот некоторые из них, продолжающие тему директоров.
Несколько эпизодов и фото из моего архива. (Не пропадать же добру.)
Директором РТИ после Минца был назначен начальник отдела ускорителей Борис Павлович Мурин. Вот его фото с последнего банкета с участием Минца.
Мне кажется, что назначение Мурина было воспринято большинством сотрудников, как неожиданное. Я же с благодарностью вспоминаю, как в последние недели своего директорства в 1977 году Мурин подписал приказ о преобразовании моей лаборатории в отдел. Это дало мне не только большую самостоятельность, к чему я стремился, но и избавило от угнетающих конфликтов с начальником отдела, внутри которого была моя лаборатория. Этот начальник был совсем не плохим человеком, просто мы были фундаментально разные. Наше существование в одной берлоге для меня добром бы не кончилось.
Вся процедура подготовки общественного мнения и приказа о выделении лаборатории в самостоятельный отдел, проведенная в тайне от моего непосредственного начальника, была достаточно нервным и азартным приключением с далеко неочевидным результатом. Во-первых, мог вызвать возражения сам факт попытки организации в институте двух антенных отделов. Надо было найти доводы для создания таких структур, которые не сводились бы только к плохим личным взаимоотношениям. И такие убедительные доводы (правда, сейчас уже не помню какие) были найдены.
Во-вторых, надо было получить согласие не только администрации, но и партийных структур. Это притом, что я был беспартийным, а мой начальник отдела – членом парткома. Он мог запросто блокировать проект приказа, узнай о нем. Низкий поклон и благодарность Гене Сейну – секретарю партгруппы отдела, который без колебаний завизировал приказ. Его виза была фактически решающей; после нее свою визу поставил и тогдашний секретарь парткома РТИ – Талакин.
А Гена Сейн сейчас работает в «Вымпелкоме».
…Я собрал все нужные, а еще больше – ненужные визы, от количества которых рябило в глазах, получил аудиенцию у Мурина и подписал у него судьбоносный для меня приказ примерно за час до того, как о нем узнал мой, теперь уже бывший, начальник. Он пытался блокировать выпуск приказа, но было уже поздно.
…Сорвись тогда превращение моей лаборатории в отдел, не получись этого часа, как сложилась бы судьба? Остался бы я в РТИ, был бы «Вымпелком»? Кто знает…
Кстати, через много-много лет всего 10–15 минут отделили момент физического получения представителем «Вымпелкома» одной судьбоносной лицензии от момента, когда поступил приказ Нового Большого Чиновника (разумеется – питерца) о запрете выдачи этой лицензии. Если бы не этот 10–15-минутный интервал, «Вымпелкома» не было бы. По крайней мере, в существующем виде. Подробности, может быть, когда-нибудь расскажет Валерий Фронтов. Или я. Но не сейчас.
Такие вот дела… Не думай о минутах свысока… Все надо умудряться делать вовремя.
А на этих фото следующий после Мурина директор РТИ – Виктор Слока. Горнолыжная база Чимбулак. Это над Медео. Начало 80-х годов. Смотались с нашей площадки № 8 Балхашского полигона, где строилась станция «Дон-2НП», на, как сейчас бы сказали, weekend.
Упомянув полигон, вспомнил между прочим, как за несколько лет до описываемых событий, когда полигонный вариант РЛС на площадке № 8 только начинал строиться, строительную площадку украшал многоочковый солдатский сортир с заботливым призывом над входом: «Воин, переложи пропуск в гимнастерку». Жалко, что нельзя было фотографировать.
Из Приозерска в Алма-Ату мы летели вместе с главкомом этого прибалхашского государства в государстве генералом К. в его личном самолете-салоне. По моему, это был АН-24. Хвостовая часть самолета предназначалась для размещения «Волги», а остальная – представляла собой собственно салон, в креслах которого за столом разместилось высокое начальство – генерал К. и Слока, а чуть сзади на диванчике – ординарец генерала майор-казах и ваш покорный слуга. Генерал К. летел на заседание казахского ЦК, членом которого он, разумеется, был, а затем в Москву со своим годовым отчетным докладом на военном совете. Этого военного совета он, похоже, побаивался, весь полет подзубривал свой доклад по бумагам, которые ему подтаскивал ординарец и жаловался Слоке на тяготы генеральской жизни, «о которых вы, ученые, и представления не имеете. Вот, к примеру, в прошлом году, прилетаю на военный совет. С утра сижу в приемной. Время от времени в зал совета вызывают из приемной то одного, то другого генерала. Я сижу час, два, три… Наконец не выдерживаю, подхожу к дежурному генералу, и тихо так спрашиваю: «Не знаете ли, когда меня слушать будут?» А он в ответ громко так, на всю приемную: «Тебя слушать? Тоже мне, соловей нашелся… Тебя сюда е…ть вызвали, а не слушать. Сиди и жди». Слока сочувственно, с пониманием таких тягот жизни, поддерживал разговор…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
Бросить все и уйти в монастырь. Кажется, сегодня сделать это труднее, чем когда бы то ни было. Почему же наши современники решаются на этот шаг? Какими путями приходят в монастырь? Как постриг меняет жизнь – внешнюю и внутреннюю? Книга составлена по мотивам цикла программ Юлии Варенцовой «Как я стал монахом» на телеканале «Спас». О своей новой жизни в иноческом обличье рассказывают: • глава Департамента Счетной палаты игумен Филипп (Симонов), • врач-реаниматолог иеромонах Феодорит (Сеньчуков), • бывшая актриса театра и кино инокиня Ольга (Гобзева), • Президент Международного православного Сретенского кинофестиваля «Встреча» монахиня София (Ищенко), • эконом московского Свято-Данилова монастыря игумен Иннокентий (Ольховой), • заведующий сектором мероприятий и конкурсов Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Трифон (Умалатов), • руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Геннадий (Войтишко).
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.