Освобождение - [12]

– Я знаю, чем «оборонцы» отличаются от «пораженцев»!

– Тогда легче! Так вот, когда Красная армия громила немцев, мы, «оборонцы», думали, что сможем сделать мы, когда вы придёте громить японцев!

Степан с удивлением поднял брови.

– Не стоит удивляться. Во-первых, у вас были предшественники!..

Степан понимающе кивнул.

– А во-вторых, мы следили за событиями и понимали, что, победив Гитлера, Советский Союз вряд ли согласится иметь у себя под боком японскую армию. И с железной дорогой надо как-то определяться, она ведь наша – русская. Русские её строили, мой отец её охранял, – Енисей смотрел в глаза Соловьёву, – и нам было понятно, что японцев здесь терпеть никто не будет. Ни вы, ни американцы. Китайцам тоже нужна ясность, они от японцев очень сильно пострадали.

«Ишь ты, иху мать, целую политинформацию мне тут закатил, ну-ну!» – подумал Степан, но, соглашаясь с собеседником, опять кивнул.

– …Между собой мы много раз говорили об этом – что мы сможем сделать, когда вы придете в Маньчжурию!

– И к какому выводу пришли?

– Об этом чуть позже, если позволите… Многие из нас хотели попасть на Родину, на фронт, кто-то даже пытался разговаривать об этом с вашими представителями, кто был с ними коротко знаком. Но всем было отказано. Это было понятно, потому что японцы следили за всеми, кто общался с сотрудниками советского консульства. В результате несколько человек просто пропали, исчезли. Скорее всего, их выследила жандармерия!

Степан кивнул уже серьёзно, в Хабаровске было хорошо известно, как работала японская контрразведка в Харбине, об этом поступало много сведений от агентуры.

– …поэтому мы решили дожидаться вас здесь и быть максимально полезными.

– Каким образом? – спросил Соловьёв, хотя он уже догадывался, о чём скажет Енисей.

– Каким образом? – без тени удивления переспросил тот. – Очень просто, мы здесь всё знаем, мы здесь многие родились и выросли, знаем каждый угол, при нас японцы пришли, многих из них мы знаем просто в лицо…

– А наших?

– …не говоря уже, – спокойно продолжал Енисей, – о расположении их штабов, казарм, жандармерии, гарнизонов, складов с оружием и амуницией и так далее…

– А?..

Енисей кивнул:

– И наших знаем…

Степан сложил руки на груди и произнёс:

– Многие из русских эмигрантов, – он хотел сказать «русских белоэмигрантов», но почему-то сказал просто «русских эмигрантов», – работают в японской военной миссии, жандармерии, служат в отряде Асано, в БРЭМ. Фашисты тут у вас имеются – русские! – Его подмывало упомянуть про отца Енисея, но он понимал, что сейчас этого делать нельзя, в самом начале, тем более с человеком, на которого многое возлагается…

– Вы имеете в виду, – сказал Енисей, – Константина Родзаевского и иже с ним? Их мы тоже знаем. Кстати, мой отец, – он сделал акцент на слове «отец», – работает с генералом Асакусой, но, я думаю, вам об этом известно.

Степан спросил:

– Вы имеете в виду, знаем ли мы, что ваш отец работает в японской разведке? – и ответил: – Конечно знаем!

Разговор получался жесткий. Степан не мог понять, чем его раздражает этот молодой человек: говорит нормально, вежливо, с пониманием, но что-то в нём было такое… не наше, только – что?

«Барчук? Не барчук!» – слушая Енисея, думал Степан, но он не застал «барчуков», те сбежали из России, когда он был ещё совсем маленьким; держится нормально, не важничает…

«О! – осенило Степана. – Породистый!» Он слушал его, слушал себя и набрёл на это слово – именно «породистый», но не в том смысле, «порода», «графья», как его учили в школе, мол, не подступишься, а именно… Тут Степан понял, что запутался.

– Одно время я был дружен с Константином Родзаевским. Он старше меня, бежал из СССР, был для нас героем, говорил зажигательно… – Енисей остановился и полез в карман за сигаретами, рука Степана невольно потянулась за зажигалкой.

«Стоп! – остановил он себя. – Я ему ещё буду подавать прикуривать!» И просто положил её на стол.

Енисей взял зажигалку, прикурил и поблагодарил:

– Курите?

– Нет, давно бросил!

– Хорошо, тогда я продолжу! В нём доминантой, я имею в виду Родзаевского, всегда была озлобленность, это было похоже на человеконенавистничество, что-то такое звериное. И ложь. В чем это заключалось, мы сначала не понимали, и я не понимал. Хороший оратор, мы – заслушивались… Первой тревогу забила мама, потом Кузьма Ильич. Вы знаете, кто такой Кузьма Ильич?

– Конечно! – сказал Степан.

– Старик как-то увидел, как наши фашисты в чёрной форме колонной шли по улице и скандировали свои лозунги, и сразу сказал, что эти никого не пожалеют и что к ним если и можно попасть, то только «под нож».

Степана кольнули слова «наши фашисты», но он сдержался и продолжал слушать.

– Потом высказался отец, он тогда ещё не служил в БРЭМ, их за несколько лет до этого познакомил Асакуса, тогда он был ещё полковником…

Енисей говорил почти не останавливаясь.

– Отец просто сказал, что от него надо держаться подальше. Кстати, сам Родзаевский всегда испытывал уважение к моему отцу. Он всегда его воспринимал как начальника разведки Верховного – Александра Васильевича Колчака…

«Хм! – слушал и думал Степан. – Александра Васильевича Колчака. Не просто Колчака, а Александра Васильевича Колчака. Любезный друг! Так-так!»