Осуждение Сократа - [65]

Все настойчивее и явственнее в лучах угадывался пурпур, предвещающий вечер.

7

…Старый Атрей, отец Ксантиппы, брал Сократа за руку и, нежно прижмуривая глаза, уверял, что даст в приданое дочери, как того требуют обычаи, десятую часть имущества; при этом он совал Сократу серебряную тетрадрахму, на которой был изображен бойцовский петух с пальмовой ветвью. Философ отшучивался и пытался уйти, но папаша Атрей хватал будущего зятя за плащ и все пытался вложить ему в руку тетрадрахму, выбитую якобы в честь танагрского петуха Чернохвоста, победившего всех своих соперников на весенних состязаниях в Одеоне. Сократу казалось, что его терпенье вот-вот лопнет и он оттолкнет с пути назойливого Атрея, однако старик отстал сам, удовлетворенно потирая ладони с бурыми пятнами краски.

…Свадебная повозка, запряженная мулами, медленно поднималась в гору — наверное, издали она казалась мухой, ползущей по натянутому луку. Сократ, сидевший между другом жениха и невестой, одетой во все белое, поглядывал на потных, натужливых животных и мучился от желания помочь. Возможно, он сошел бы с повозки, если бы не суеверная Ксантиппа — каждый раз, угадав намерение жениха, она касалась его руки своей прохладной рукой. И плечо невесты было тоже холодное. Сократ не понимал, почему Ксантиппа замерзла в летний вечер, когда каждый камень дышит дневным теплом. Потом он вспомнил, что невеста вместе с рабыней ходила в горы за снегом, чтобы охладить красноструйное свадебное вино… Не было слышно, как скрипят колеса и фыркают уставшие мулы. И Сократ мог бы подумать, что лишился чуткого слуха, если бы не ровный, успокаивающий звон легкокрылых цикад.

«Почему же не играют флейтисты?» — подумал Сократ и взглянул на шестерых музыкантов, идущих впереди повозки в довольно странном облачении: на них были красные рубашки, как у гоплитов, и медные шлемы, разгорающиеся до тревожащей душу красноты, когда по ним прицельно бил вечерний свет.

«Почему же они не играют?»

Один из флейтистов поднес к губам рогатую флейту и негромко вывел мелодию свадебного гимна «Прекрасней старой будет новая судьба». Его не поддержали, и музыкант опустил флейту, продолжая шагать вперед. Сократу подумалось, что ему знакомы спины всех шестерых флейтистов. По обеим сторонам повозки кружились, заламывая руки, хмельные сатиры и вакханки. Два карлика несли на носилках пастушеского бога Пана. Бог пьяно поводил дремучей, с козлиными рожками головой и делал вид, что усердно бьет в бубен, обтянутый желтой воловьей кожей. Озорная вакханка плеснула Пану в лицо виноградным суслом. Бог погрозил ей темным корявым пальцем и стал, смеясь, размазывать сусло по щекам, пачкая рыжие завитки живописной бороды. Между ряжеными сновали торговцы с лотками и водоносы. Промелькнул папаша Атрей, пьяный и счастливый, держа в руках малохольного петуха с черным хвостом. Из толпы выскочил Евангел в женской шляпе с остроконечным верхом, с чесночным венком, болтающемся на худой шее. Сумасшедший кого-то искал. Наконец он догадался взглянуть на свадебную повозку и, увидев Сократа, радостно запрыгал. В его руках приплясывали маленькие черные мешочки. Евангел опасливо покосился на Пана и бросил Сократу первый мешочек. Философ легко поймал и, поймав, сразу же догадался, что в мешочке мак.

Мак утолял голод.

Сократ вновь ощутил холодную руку Ксантиппы. Невеста шептала, что мак заколдован самой Гекатой, и пыталась отнять мешочек. Философ переложил дар Евангела в безопасное место. Сумасшедший бесстрашно лез под колесо и размахивал другим мешочком. «Быстрее! Персы!» — беззвучно кричали губы сумасшедшего, и Сократ, оттолкнув флегматичного возничего, поймал новый мешочек. В мешочке похрустывали семена льна.

Лен утолял жажду.

Появился хмурый человек с длинным копьем и бесцеремонно отшвырнул Евангела от свадебной повозки. Падая, сумасшедший все же успел бросить философу третий мешочек, набитый семенами капусты.

Семена капусты оберегали от опьянения.

Люди с лотками в подражение Евангелу стали кидать на повозку сладкие фиги, айвы, медовые пирожки, сыр, колбасы… Невеста ловко схватывала подношения и опускала в тростниковую кошницу, стоящую у ног. Ока ловила подарки и одновременно грызла наливное с розовой пестрядью яблоко. Кисея фаты трепетала возле ее головы, как крылья бабочки. Сократ наугад подставил руку и поймал ком земли, который тут же рассыпался, сухо потек по ладони.

— Послушай, что они говорят! — шепнула Ксантиппа и коснулась Сократа теплым плечом.

— Ты согрелась? — ласково спросил Сократ.

— Послушай! Послушай! — настаивала невеста.

До Сократа донеслась тусклая музыка слов:

— О, Гимен, о, Гименей!

— Они поют гимн.

— Ты совсем оглох! — рассердилась Ксантиппа.

И вдруг прорвались в уши нежданные голоса, запели гундосо, со старушечьим пришепетываньем:

— Кто играет свадьбу в гекатомбеоне? Разве нельзя было дождаться месяца Геры?

— Хотя бы дождались новолуния! Не будет им счастья! Клянусь Афиной-Девственницей, не будет!

— Говорят, она сварливее всех в своем деме!

— А он — первый краснобай. Хорошенькая пара!

— Я слышала: она не может уток толком вплести в основу.