Осужден пожизненно - [5]

– Скажите, милорд, – спросил умирающего хозяин трактира, – этот человек хотел вас убить?

Лорд Беллазис сделал одно последнее усилие. Не спуская с лица сына пытливого взора, он покачал головой, затем поднял слабеющую руку, как бы желая указать на кого-то вдалеке, откинулся назад и умер.

– Может, ты и не убивал его, но ты его ограбил, – пробурчал трактирщик, – придется тебе сегодня провести ночь в тюрьме на Боу-стрит. Том, сбегай-ка за патрульным, пусть он сообщит у заставы, что сегодня у меня есть пассажир для кареты. Бери его, Джек! Эй ты как тебя звать?

Он дважды резко повторил свой вопрос, прежде чем задержанный ответил. Подняв свое бледное лицо, черты которого обрели суровость и жесткость, Ричард Дивайн сказал решительно и твердо: «Доуз. Руфус Доуз»…

Так началась его новая жизнь. Руфус Доуз, обвиненный в убийстве и ограблении, провел бессонную ночь в тюрьме, ожидая наутро решения своей судьбы.

Двое других людей с таким же нетерпением ждали утра. Один из них – мистер Лайонел Крофтон; другой – тот всадник, у которого было свидание с лордом Беллазисом у сосен в Хэмпстедской Пустоши. Что же до сэра Ричарда Дивайна, то он никого уже больше не ждал, так как, придя в свою комнату, он упал, насмерть пораженный апоплексическим ударом.

Книга первая В МОРЕ. 1827

Глава 1 АРЕСТАНТСКИЙ КОРАБЛЬ

В безветренной тишине тропического полдня, когда воздух горяч и удушлив, а бронзовое небо безоблачно, тень от «Малабара» одиноко скользила по сверкающей поверхности моря.

Раскаленный солнечный шар, поднимавшийся слева, медленно катился по ослепительной синеве и в конце дня уже с правой стороны погружался в океан огненно-красным пятном в согласном сиянии воды и неба. А сейчас он стоял уже довольно низко, и его лучи заглянули под тент, прикрывающий кормовую часть палубы, и разбудили молодого человека в военной форме, дремавшего на бухте каната.

– Вот чертовщина, – сказал он, поднимаясь и потягиваясь с ленивым вздохом человека, не обремененного делами. – Я, должно быть, заснул.

Держась за штаг, он повернулся и посмотрел на шкафут. На палубе никого не было, если не считать рулевого у штурвала и часового на шканцах. Вокруг корабля кружило несколько птиц: пролетев под иллюминатором на корме, они тут же снова появлялись на носу. Ленивый альбатрос, разбрызгивая воду, поднимая на поверхность, сверкающие струйки стекали с его крыльев, и он летел по ветру, а на том месте, где он только что был, проскальзывал уродливый плавник беззвучно плывущей акулы. Доски отдраенной палубы были липкими от подтаявшей смолы, а медная поверхность футляра с компасом блестела на солнце, как драгоценный металл. В воздухе – ни малейшего бриза; корабль неуклюже переваливался на волнах, его обмякшие паруса с размеренным звуком хлопали о мачты, а бушприт взлетал над гребнем волны и рывком опускался в воду, заставляя дрожать и напрягаться все снасти. На полубаке несколько солдат – кто в чем – играли в карты, курили или наблюдали за удочками, висевшими на кран-балках.

На первый взгляд корабль ничем не отличался от обычного грузового судна. Но средняя часть палубы имела странный вид. Казалось, будто кто-то построил там загон для скота; у подножья фок-мачты и на юте плотная переборка с отверстиями, входами и выходами шла поперек палубы от одного фальшборта к другому. Снаружи этот загон охранялся вооруженными часовыми. А внутри сидели, стояли или с равнодушным видом расхаживали перед рядом блестящих ружейных стволов человек шестьдесят мужчин и мальчишек в серой арестантской одежде. Все они были узниками английского короля, и загон на палубе служил местом их прогулок. Сама же арестантская помещалась ниже, между двумя палубами, под главным люком, а идущая вниз переборка образовывала ее боковые стены.

То был уже самый конец ежедневной двухчасовой прогулки арестантов, милостиво разрешенной его величеством королем Георгом IV, и все арестанты наслаждались отдыхом. Здесь, на солнцепеке, он не был столь приятным, как на корме под навесом, чья благословенная тень предназначалась только для больших людей, таких как капитан корабля, его помощник, военный врач Пайн, лейтенант Морис Фрер, а также для самых важных персон на корабле – капитана Викерса и его жены.

Было совершенно ясно, что арестанту, прислонившемуся к фальшборту, очень хотелось хотя бы на секунду избавиться от своего врага – солнца. Его товарищи, заключенные, сидя на комингсах главного люка или на корточках у теневой стороны заграждения, смеялись, болтали, сквернословили. Их веселье было отвратительно, и он держался в стороне, надвинув шляпу на лоб и засунув руки в карманы серых штанов.

Солнце изливало на него свои раскаленные лучи, все трещины и палубные пазы источали запах горячей смолы, но человек ничего не замечал – он стоял неподвижно, угрюмо глядя на сонное море. Он всегда стоял в той же позе здесь или на другом месте во время так называемых «прогулок», разрешенных арестантам после того, как «Малабар», скрипя всеми снастями, вышел из бурных вод Бискайского залива и с заключенных сняли кандалы, – сто восемьдесят каторжан, – к числу которых он принадлежал, получили возможность два раза в день вдыхать морской воздух.